Мой отец, мой любимый, дорогой отец, отрада моего детства! Как я была бы счастлива когда-нибудь увидеть его снова!
Крис все еще крепко держал тонкую старческую руку, и старик наконец сказал нам, кто он:
– Ваш давно пропавший дядюшка, который, как считалось, погиб в Швейцарских Альпах пятьдесят семь лет назад.
Джоэл Фоксворт
Крис поспешил как-то объяснить наше замешательство, так как оно явно отразилось на наших лицах.
– Моя жена потрясена, извините, – вежливо проговорил он. – Ведь ее девичья фамилия Фоксворт… Однако до сих пор она была уверена, что все ее родственники по материнской линии умерли.
По лицу старика, как призрачная тень, промелькнула несколько раз кривая усмешка, прежде чем он смог изобразить на нем благочестивую доброту, наклеив ее, как этикетку, которая должна была отражать чистоту его помыслов.
– Я понимаю, – слабым голосом произнес «дядя Джоэл», но этот шепот прозвучал как-то неприятно; так слабый ветер иногда пугающе шелестит мертвыми, опавшими листьями.
Глубоко в водянистых голубых глазах старика затаились какие-то темные тени, словно зловещие призраки. Я знала без объяснений, что Крис все припишет моему вновь разыгравшемуся воображению.
«Никаких призраков, никаких теней, ничего нет…» – попыталась я успокоить себя.
Заставив себя хотя бы на время отбросить все подозрения относительно этого старика, объявившего себя одним из старших, давно умерших братьев моей матери, я с интересом стала оглядывать холл, служивший когда-то и танцевальным залом. Ветер снаружи усилился, а удары грома приблизились и накатывали один на другой, – вероятно, гроза проходила прямо над нами.
Я вздохнула, вспомнив тот день, когда мне было двенадцать и я пристально вглядывалась в дождь, мечтая потанцевать в этом зале с человеком, который был вторым мужем мамы, а позднее стал отцом моего второго сына, Барта.
Я вздохнула, вспомнив, какой я была тогда молодой и искренней, полной надежд, уверенной в том, что мир прекрасен и милостив.
Казалось, меня ничто уже не должно было удивить и поразить, как ребенка, после того как мы с Крисом повидали свет, побывали в Европе и Азии, в Египте и Индии. Однако этот зал показался мне еще более изысканным, чем тогда, в мои двенадцать лет.
Да, приходится признать, что он снова ошеломил меня! Я разглядывала его с каким-то благоговейным страхом, который возник во мне помимо желания; сердце мое учащенно забилось, кровь зашумела в ушах, стало жарко. Я увидела три люстры из хрусталя и золота. Они были огромны – около пятнадцати футов в диаметре, в каждой семь ярусов свечей, причем свечи были настоящие. А сколько раньше в них было ярусов? Пять? Три? Я не могла вспомнить. Я увидела огромные зеркала в позолоченных рамах, в них отражалась изысканная мебель в стиле Людовика XIV, расставленная вдоль стен зала, для того чтобы те, кто не танцует, могли посидеть и поболтать, наблюдая за танцующими.
Вещи не