Спустя несколько дней, они нашли старую стерео установку. Сказать, что Максим удивился вкусу соседа по комнате это ничего не сказать.
– Ты серьезно это слушаешь? – наблюдая за парнем, который переключал композиции в поисках видимо определенной, с удивление спросил Максим.
– Имеешь что-то против? – наконец найдя нужную и выпрямляясь во весь рост, самодовольно ответил вопросом на вопрос парень.
– Да не то чтобы… Просто ты весь такой, ну, такой, а слушаешь какое-то старье.
– Как ты назвал одну из великих песен, которая звучала в одном из лучших фильмов Тарантино «Криминальное чтиво»?
– Честно говоря, о фильме первый раз слышу, – пожал плечами парень, скептически смотря на колонки.
Тогда Степан облокотился на стол, скрестив руки и приподнял брови, чуть наклонив голову в сторону. Его удивлению не было придела, но потом он вспомнил, что пареньку было всего двенадцать, когда началась вся эта эпидемия. У него даже времени не было ознакомиться с мировой классикой кинематографа, послушать старые песни, вдохнуть жизнь и понять по каким законам она работает. Тогда его стало немного жалко, но парень не привык испытываться жалость к людям. Годы проведенные в одиночестве давали о себе знать.
– Сколько тебе вообще?
– Семнадцать, – с некой стыдливостью ответил парень.
– И как ты дожил до семнадцати, учитывая, что тебе было всего двенадцать, когда все это началось?
– Бабушка, – он тепло улыбнулся, переводя взгляд на старшего, – Она была не такой бабушкой, о которой ты возможно подумал. Это была самая сильная, умная и изворотливая, но и при этом прямолинейная женщина, которую я когда либо видел. Ты скажешь, что я женщин-то толком не видел. Ну, да.
Он засмеялся, образуя ямочки на щеках. Подобная искренность у людей была редкостью, а для Степана так вообще почти чем-то невозможным. От этого он внимательно наблюдал за ним и не заметил, как у самого уголок губ дрогнул в полуулыбке. Максим задумался и засмотрелся в одну точку, пока улыбка медленно сходила с лица.
– Она умерла год назад всего. Была невосприимчивость к вирусу, поэтому органы гнили изнутри, а внешне она казалась обычной. Всегда скрывала боль, чтобы я не увидел, но и всегда готовила к самостоятельной жизни. Я не понимал раньше почему она так часто говорит: «Макс, вот умру, а дальше тебе одному придется», сейчас начал понимать.
– Не убивал?
– Я бы и не смог, – пожимая плечами, серьезно ответил парень.
– Если любил – значит смог бы, чтобы она не страдала. Сложнее всегда причинять боль тем, кто тебе дорог, – он взял рюкзак и со вздохом подходя к двери продолжил, –Особенно, когда другого выхода нет. Сиди тут, дверь запри, я в ночь. Повезет – вернусь утром, не повезет – значит не вернусь. Сутки тут побудь и уезжай.
– Стой.