А телу не прикажешь. Еще вегетарианство она кое-как сносила. Банки с фасолью, рыба, жареные овощи, салаты, рыба, опять рыба, опять салаты, – тут она как-то выживала. Ничего. Всегда можно было найти, что-то поесть. Серьга в губе, тоже мешала по страшному. Он не могла с ней ни спать, ни петь… то ли прокол был неправильный и кривой, то ли сама по себе серьга не подходила ей ни по какому… но было неудобно, больно… Неудобно и больно… Неудобно и больно… Все тут было неудобно и больно. Неудобно было теперь лезть к Владу, но она все-таки висла на нем… Больно было слышать от него ругательства… Неудобно было при мысли, что их слышат другие… что их слышит весь инет… все, кто смотрит онлайн. Какой стыд… Но желание было круче, и она снова лезла на шею маленькому бесенку… Как он был красив…
– Ты рокерша, терпи… – куда деться от матери.
Только строгий голос ее колоколом ударял по мозгам – ты же хотела в «Звездное зазеркалье» – так терпи, зачем мы тебя туда устроили? Не для того, чтобы ты целовалась с мальчиками.
Куда деться? Слезы выступили, выжались, стекли с накрашенных ресниц и потекли по щекам… Влад… а он все веселится….
– Офигительно, – она обернулась.
Сергей стоял сзади и смотрел на грязное красное пятно, растекавшееся по только что выстиранным джинсам.
– Он что, – что фильм что ль опять Димка снимает? – новое лицо показалось в проеме двери узкой гардеробной.
Хриплый голос Наташи внес правильные нотки в эту нелепую сцену.
– Какой фильм? – туповатый Сергей явно не врубался.
– Он тут как мертвый лежал. И глаза неподвижно. Я так испугалась, – неестественным голосом, уже обычным, с плаксивостью в тембре, протянула рокерша.
Она постаралась улыбнуться. Десны обнажились и показали хозяйственную натуру девушки. Слезы снова потекли, уже ничем не объяснимые. Впереди была номинация. Еще одна номинация. И ничего не могло ей в этот раз помочь. Зачем она вообще приехала в эту чертову Москву. Как ей надоела и Москва и москвичи. Кроме Влада, конечно. Как хорошо было в Минске. Спокойная неспешная жизнь, без рывков и стрессов. Легко матери было говорить. Сама она даже представить себе не может, что значит жить под камерами. Что значит… когда в туалете снимаешь штаны и думаешь – кто сейчас стоит по ту строну и смотрит как ты делаешь это. Так, хватит, не думать об этом, – одернула она себя, но град жидкости на щеках остановить было невозможно. Надо еще таблетку…
– В студию. Рита, в студию.
Это означало, что нужно было идти записывать свою песню. Стоять и пытаться прочесть мысли, угодить ему, боссу, кто руководил всем музыкальным процессом.
– Нет, Рит, ты через час. Сергей. Ты.
Голос сверху. Голос свыше. Неизвестно кто, но командовали тут строго. Прожектора слепили и грели… жарили… Смерть под солнцем. Почему-то вспомнилось Рите. Как надоел этот свет. Мощный,