Каждый выбрал инструмент из каких-то своих соображений. Димин выбор объяснялся просто. Всего три струны, инструмент небольшой, чего проще! Были куплены недостающие мандолина и балалайка, все приступили к освоению музыкальной грамоты. Теперь по вечерам все дружно усаживались со своими инструментами и под руководством главы семейства старались выводить нотные звуки. Очень быстро Дима понял, что с налёту эту технику не осилить. Пальцы на грифе балалайки белели и немели от прижимных усилий, их подушечки горели от струн. Тем не менее, вместо ожидаемого звонкого звука получалось какое-то глухое бренчание, даже не бренчание, а какой-то утробно противный, дребезжащий звук. Раньше всех к занятиям охладела мама. Если сначала она добросовестно старалась выполнять указания и с прилежанием каждый вечер осваивала технику игры, то чем дальше, тем реже брала в руки гитару. Потом и вовсе, по-видимому, решив, что такое титаническое упорство достойно лучшего применения, уже и не делала попыток возобновить занятия. Впрочем, у неё и без этого вполне хватало домашних, более насущных хлопот.
Братья долго не сдавались. С горем пополам осилив нотную грамоту, они даже научились кое-как играть одну песенку и по вечерам старательно дуэтом выводили: «Во саду ли, в огороде…» На большее их не хватило и они постепенно забросили изнурительные для них занятия. Дима перекинулся, было, на аккордеон. При игре на нём не было необходимости мучить пальцы. У него даже через некоторое время стало получаться что-то наподобие музыки, но, когда дошло дело до аккордов, пальцы упорно не могли взять нужную комбинацию, и он счёл за благо прекратить бесперспективные занятия. Окончательно заброшенные музыкальные инструменты немым укором напоминали о позорной капитуляции горе-учеников, а им самим оставалось довольствоваться ролью слушателей, когда тот или иной инструмент брал в руки отец семейства.
1961-ый год ознаменовался двумя серьёзными событиями. Одно из них – денежная реформа, которая взбудоражила всю страну, особенно много эмоций, и не только их, она вызвала у детей. Те, кто постарше и сообразительней, не в лучшем понимании этого слова, воспользовались ею, отнюдь, не в бескорыстных целях. Тактика их поведения не отличалась особым изощрением. Увидев у младших ребятишек, например, новенькую двадцатикопеечную монету, новоявленный Остап Бендер предлагал обменять её на рубль старого образца. Не осознавая подвоха, малыш нередко соглашался на далеко не равноценный обмен. Эта