Тат выматерилась не то от боли, не то от удовольствия, когда Вертинский, не переставая грубо входить в нее, потянул Дрейк за волосы и прижал к своему торсу, покусывая плечи, оставляя засосы, растворяясь в ней. Тат держалась за его руку, сдавливающую ее горло, рвано дышала. Пресс парня с шлепками бился о ягодицы девчонки, чувство наполненности разрывало внутри, из глаз лились слезы и сыпались искры.
Тат отстранилась от Криса, кивнула ему на кровать. На негнущихся ногах стянула с щиколоток джинсы, оседлала парня, устроившегося у изголовья кровати рядом со спящей Анной.
Дрейк уперлась рукой в стену над его головой, смотрела в глаза. Игра в захват власти была неуместна, но она была. Татум любила терять контроль. Когда теряла – наслаждалась каждой секундой и клеткой тела, но безумно боялась этого. Не могла предсказать, что произойдет дальше. В последний раз все закончилось плохо. Поэтому в захват власти она играла сама с собой.
Второй рукой взяла Криса за запястье, не прерывая зрительного контакта: смотрела на него темным взглядом, ладонью парня вела по своим груди и животу. Крис остановился, подался ближе, языком задел сосок Дрейк. Она отпустила его руку, на ощупь взяла в ладонь член, потерлась влажными складками о головку, взглядом опускаясь с парнем в ад.
Безумие в ее зрачках плескалось черной нефтью, дышала Татум огнем. Она облизала пересохшие губы и в момент, когда хотела насадиться на него, прикрыла в забытьи веки. Крис поймал ее за подбородок двумя пальцами. Выдохнул ей в губы.
– Смотри на меня.
Контроль потерялся на восьмом кругу преисподней. Татум распахнула глаза, плавно опустилась на член парня, вдохнула его углекислый газ. Этого ей не хватало. Забыть о завтрашнем дне, о совести, об ошибках и не думать ни о чем. Просто быть. Здесь и сейчас.
Они смотрели друг другу в глаза, пропадали в обоюдной похоти. Ему нравилось, как она реагирует на его прикосновения: не думает о покупках и планах на завтра – впитывает его поцелуи и движения, будто важнее в жизни ничего нет.
Дрейк укусила его за губу и оставила свои следы; его шея была такой сладкой, от него пахло мускусом и корицей – это сносило ей крышу. Дрейк любила корицу.
Крису нравилось, что девушка – не приверженец нежностей и ласковых поцелуев; ему определенно нравилось все происходящее. Адреналин кипел в венах, Вертинскому казалось, такого он не испытывал давно: как бы это поточнее назвать?
Страсть.
Это, несомненно, была именно страсть – оголенная, такая, что после этого можно умереть без сожалений. Девушки так или иначе требовали от него нежности.
Гнев – вот что текло по его венам вместе с кровью. Его он вымещал на парней Якудз и сумасшедших вечеринках. А девчонки хотели от него нежности, аж смешно. Татум окажется такой же, он уверен. Только сейчас этого не было: она скакала