Этот лопоухий носился по залам музея, как молоденький фокстерьер, и заглядывал во все углы.
Старший же сразу прошел в кабинет Альберта Ивановича и молча уставился на него строгим пристальным взглядом.
Наконец, когда молчание стало невыносимым, он произнес:
– Что именно у вас пропало?
– Монета.
– Всего одна монета? – в голосе полицейского прозвучало удивление – мол, из-за такой мелочи нас вызвали!
– Она очень редкая… да что я говорю – она уникальная. Другой такой не существует.
– И дорогая?
– Очень дорогая!
Полицейский достал старомодный блокнот, что-то в нем записал и произнес единственное слово:
– Нехорошо.
– Что именно нехорошо? – переспросил директор.
– Вы лично допустили к ценному музейному экспонату постороннего человека.
«Вот гад! – директор недобрым словом вспомнил охранника. – Уже настучал!»
– Она не посторонний человек, – поспешил он возразить. – Она официальное лицо… научный консультант…
– Все равно, она в вашем коллективе не числится, значит, без сопровождения ее нельзя было допускать. Кстати, где она? Вы с ней уже связались?
– Нет… я ей звонил, и по личному телефону, и по месту работы… по личному она не отвечает, и на работу не вышла…
– По личному, значит… – повторил полицейский с непередаваемым выражением.
– По личному – это ничего не значит… – поспешил оправдаться директор. – Это просто ее мобильный…
– Все понятно! – перебил полицейский. – Можете не оправдываться! А мы ее сами найдем! Сообщите нам все ее личные данные…
Альберт Иванович поспешно продиктовал все данные Алены Птицыной, которые знал.
В это время в кабинет директора заглянул второй полицейский – молодой и шустрый. Он что-то вполголоса сказал напарнику. Тот послушал его и что-то так же тихо ответил.
Альберт Иванович не жаловался на слух, но тут не расслышал ни слова.
Молодой полицейский исчез.
Два часа спустя старший из двух полицейских, тот самый плотный и лысоватый капитан по фамилии Севрюгин, который проводил первичный опрос Альберта Ивановича, сидел в своем кабинете и задумчиво разглядывал листок, на котором были нарисованы непонятные стрелки, кружки и зигзаги. В этих каракулях не было глубокого смысла, они просто помогали капитану сосредоточиться. Кроме того, придавали ему умный и целеустремленный вид.
Капитан выводил очередной зигзаг, когда дверь кабинета с шумом распахнулась, и в него ворвался молодой сотрудник – тот самый, курносый и лопоухий, похожий на жизнерадостного фокстерьера. По званию он был старший лейтенант, а по фамилии Сидоров.
Эта обыкновенная и распространенная фамилия, в сочетании с юношеской подвижностью и любознательностью Сидорова, отчего-то вызывала у всех его сослуживцев неуместную улыбку, а некоторые любители популярной оперной музыки даже напевали вполголоса, на мотив известной арии Фигаро:
«По-олицейский я Си-идоров!
Сидоров!