– Каков процент!
– Хотел было в Маниле запастись сигарами так, чтоб стало всем и надолго, да не было никакой возможности. Купил три тысячи в двенадцати ящиках, и они так загромоздили мою каюту, что два ящика стояли на постели в ногах.
«Чехол» уже откусил щипчиками кончик сигары, закурил и продолжил:
– Я, Сергей Львович, заживо умирал дома от праздности и запустения и ясно сознавал необходимость перемены в жизни. Мне все казалось, что я оттого и скучаю, что о природе знаю по книгам. Дай-ка, мол, сам посмотрю. И поехал не в Германию, не в Италию, а взял крайности. Справлялся с сомнениями как мог и мало-помалу ободрился. Вспомнил, что путь этот уже не Магелланов путь, что и не с такими загадками и страхами справлялись люди. А вот и солнце! Что за странность фотографический аппарат! Говорим мы здесь с вами, а суть моя будто бы двоится, и часть ее вы затягиваете в этот ящик, чтобы прикрепить после к бумаге.
– Вскорости, Иван Александрович, фотографические аппараты станут проще, удобнее. И легче. Настолько легче и удобнее, что в путешествие, подобное вашему, каждый сможет взять аппарат. И запечатлеть запавшие ему в душу виды.
– И вообразить не мог, что развитие фотографического занятия станет таким стремительным. Уезжая, я про дагеротипию слыхивал разве, что внебрачный внук граф Бобринский из Парижа привез диковинку, первый дагеротипный аппарат.
– Я ведь и сам знавал Даггера, встречался с ним в Париже. Не поверите, Иван Александрович. Все вокруг пылает. Революция. Mon cousin Александр Иванович, у которого я и останавливался в Париже, все твердит мне про революцию, а я ему про дагеротипию.
– В плавании столько раз жалел, что нет во мне таланта живописца, запечатлеть виденное. Только словом. А теперь вот жалею, что не было вашего дивного ящика и мастера, подобного вам. Представали перед глазами картины и лица, достойные ваших портретов, Сергей Львович.
«Чехол» меняется на глазах. Словно чехол сняли и остался только лаковый рояль, на котором этот господин умеет играть мелодии своих историй.
– Однажды, после сиесты фланируя по улицам в Маниле, я увидел на балконе здания в мавританском стиле женщину удивительной красоты. После, отправившись спасаться от жары лимонадом и мороженым в кафе на набережной, узнал, что женщина эта испанка, жена одного из местных чиновников. Женщина вколола в волоса удивительно яркий местный цветок с широкими лепестками и дрожащим пестиком. А на роскошной груди сияла огромная черная жемчужина, не менее роскошная, чем ее обладательница. Такая огромная, такого глубокого черного цвета, что я не сразу поверил, что это жемчуг. Женщина что-то проговорила по-испански, и из комнаты на балкон вышел мужчина, сзади обнял ее. И в этом объятии было столько страсти, что после, ночью, закрывая глаза, я все еще видел перед собой эту картину: мужчина выходит на балкон, обнимает сзади свою супругу или возлюбленную, и пространство вокруг них раскаляется.
Сигара