– Это воняет так, что даже крысиная моча покажется изысканным вином, – заметил Дуарте Барбоса, брат Беатрисы, которого по его горячему желанию и с тягостного разрешения тестя Фернандо взял с собой в экспедицию.
Странные, напоминающие неподвижных ежей плоды валялись в углу.
– За борт их, командор. На «Тринидаде» и без этой туземской нечисти вони хватает, – сказал Дуарте.
– За борт! – произнес Фернандо. Но Энрике-Трантробан робко тронул его за рукав.
– Еда, Господин.
– Для тебя и крыса – еда, – огрызнулся Магальянш.
Он был зол. Поманив добром, судьба снова бросила его в бездну отчаяния. Что делать, если и Разбойничьи острова случайны, если этот океан бесконечен и настоящей земли не будет еще столько же бесконечных месяцев.
– Еда, Господин, – повторил Энрике-Трантробан. – Дуриан.
Не обращая внимания на мерзкую вонь, слуга пальцами поддел внутри треснувшего плода кусок мякоти и засунул в рот. На лице Энрике появилось выражение блаженства, подобное тому, с которым он вспоминал груди толстой кухарки. Забыв о царапающих руку колючках, он снова и снова нырял пальцами в расселину плода, вытаскивая и отправляя в рот новые куски сочной мякоти. Облизывая пересохшие губы, моряки поглядывали на него, не рискуя последовать его примеру. Слишком уж непереносимым для европейского нюха казался запах этих чудищ.
– Дай попробовать твоей еды! – решившись, приказал Фернандо. Слуга засуетился, сбегал за серебряным блюдом, на котором в лучшие времена подавал обед своему «Господин», достал из кучи новый плод, руками раздвинул чуть надтреснутую расселину, выложил мякоть на блюдо.
Поддев оставленный Энрике кусочек и зажмурившись, Фернандо отправил его в рот. И райское блаженство разлилось внутри. Для командора, такого же изголодавшегося, как и последний каторжник, принятый им в Севилье на корабль, нежнейшая мякоть была подобна божественному нектару.
– Бог сокрыл райский вкус за тлетворным ароматом, дабы недостойный не познал его.
– Виктория! – донеслось с разных сторон.
И расталкивая друг друга, команда кинулась к воняющим колючкам, чтобы хоть ненадолго обмануть голод и жажду.
Но долго радоваться столь редкой ныне картине людского насыщения Фернандо не дали.
– Командор, – окликнул Барбоса, собирающийся отплывать на свой «Консепсион», – у Элькано цинга. Он говорит, что хотел бы просить у вас прощения за то… За участие…
Произнести слово «мятеж» Барбоса не рискнул.
Десны Элькано кровоточили. Прикрывая рот тем, что осталось от тончайшего платка, он с трудом приподнялся на подстилке.
– Командор…
От молодого красавца Хуана Себастиана, которого, набирая экипаж, Фернандо впервые увидел в Севилье, не осталось и следа. Магальянш своим не менее износившимся платком оттер пот со лба больного.
– Давно хотел спросить, откуда ты так сведущ в навигации, Себастиан?
– У