Рядом с кроватью мужик сидит. Похоже, ждал, когда проснусь. В форме. Белобрысый до белесости, глаза стыло-бесцветные, а кажется, будто темный весь, обугленный какой-то. Душой, наверное? В голове шепнуло – особист. Старший лейтенант ГБ Альгирдус Йонасович Катилюс. Литовец, выходит… Третий, с недавнего времени и пока еще, отдел НКО[18], ага. Кровавая, значит, «гэбня» в гости к нам. Не так чтобы очень молод. Для старлея. Впрочем, их дела – кто ведает? Век бы не знать…
Что очнулся, просек сразу, но не шелохнулся даже. Смотрим друг другу в глаза. Типа, кто кого переглядит. Прежнего меня, похоже, дрожь пробирает, мне тоже не дюже уютно, но и не так чтобы очень. Отбоялся свое… Давно.
– Как самочувствие, Малышев? – спокойно так. Акцента нет. Единственно, какой-то слишком правильный, что ли, выговор.
Ага, Малышев, вот, значит, как… Откуда-то знакомое фамилие, но давай-ка мы лучше сейчас по-быстренькому «чужого» выпустим, с его страхом, а? А то этот стылоглазый, похоже, не зря свой хлебушко трескает, с ходу приступит контру выискивать. Нам же в контры не хочется. Вроде как ни к чему нам это. Совсем. В столь стремные тем более времена.
– Хорошее самочувствие, спасибо, товарищ старший лейтенант госбезопасности, – бормочу скороговоркой, пытаясь привстать в кровати. Взгляд по максимуму преданный, боюсь и на самом деле, иначе почувствует. Знаем и эту публику. С тех пор она если и поменялась, так разве что поплоше стала. Однако и говорок же у меня… деревня деревней, причем глухое такое Поволжье. Этих ни с кем не спутаешь, с их жестким безударным «о». И привязчивая штука эта до безобразия. У баб Вари до самой смерти такой был. Как начнет окать, так хошь стой, а хошь падай. Пацаны подмосковные, помню, аж уссыкались. За глаза. В глаза же и не думали. Уважали потому как. Было за что.
– А долго я…
– Минут десять… Ничего, ничего, лежите… – Пауза. – А как это вы взлетели… вот так… без приказа, без ракеты… Без всего?
– Виноват, товарищ старший лейтенант, сон приснился, что немцы напали, а я в дежурном звене… Побежал спросонья, смотрю, и правда летят…
– И что, тут же вот так… взял да и полетел, а?
– Я, товарищ старший лейтенант, вообще думал, что сон это… все время. Даже когда взлетел, не понимал еще. Только потом чувствую – нога болит, ушиб которую, во сне не бывает, чтоб нога так вот болела, и понял, что не сон… Когда старший лейтенант Фролов докладывал уже… Так испугался, что аж сомлел тут же… Что мне теперь будет за это, а, товарищ старший лейтенант? – Вот так, чистую правду, и ничего, кроме правды, и страха с ужасом побольше. Может, и проскочу. Наверняка проскочу. Забот у него сегодня и так выше крыши должно быть. Раз нас ночью по тревоге не подняли, значит, связи не было. Скорее всего, и сейчас нет. Почему – черт его знает. Проводную, ясное дело, «Бранденбург»[19] порезал. А вот что с радиосвязью…