Через два часа Микитири, побеждённый, бессильный, потерявший волю перед столь суровым испытанием, сидел за столом Кетлана и писал пиктограммы. Сзади, как тот самый дух предка-завоевателя, что укреплял силу Кетлана, стоял воин клана Куала-Балу и играл бронзовым мечом. Перед Микитири, на сооруженном из кровати Кетлана мягком соломенном насесте, восседал Куала-Балу и мечтал вслух.
Микитири записывал, ничего не изменяя – страх был слишком велик, ему постоянно казалось, что сделай он неверное движение… Память мира, жалобно хрустнув, рассыплется сухарем под жёстким роговым копытом ксилана.
Микитири писал, как несметные полчища бессмертных воинов высыпали с величественных кораблей, число которых было несчислимо, как листьев в западном лесу, и как атланты, презренные в своей слабости и бесчестии крысы, лежали под ногами могучих воинов, прося пощады. И как великий Куала-Балу, посланец высокой горы на другой стороне мира, ударил стену атлантскую стальным кулаком, и как расступилась стена, открывши Великому богатства свои…
Много писал, не думая…
И наступил момент, когда Куала-Балу удовлетворил ненасытную жажду славы и, приказав подать кислого молока, чтобы прополоскать высохший рот, закончил.
– Жрец, предки твои тебя не забудут, но моя слава переживет тебя! – довольно прохрипел он, сделал знак рукой, и медный дротик во мгновение ока прервал жизнь измученного отрока, пройдя через правую глазницу и впившись в заднюю стенку черепа.
Воины Куала-Балу уходили, устлав трупами песчаные дороги между каменными зданиями Тиахуанако, и кровь ручейками в канавах стекала в тихий морской прибой. Уходили, чтобы через четыре дня быть искромсанными в кашу воинами клана Боевого Рога.
Глава четвертая
Когда Колосок уже входил во дворец через один из девяти парадных входов, носивший название Ксилического за гордую фигуру вставшего на дыбы ксилана на фронтоне, он услышал насмешливое похмыкивание слева. Резко оглянувшись, он увидел небрежно облокотившегося на мраморные перила Тора.
– Колосок, братец, боюсь, не стоит тебе идти принимать таинство обновления молодости. Не вырастут ли у тебя на бритой голове, – он с дурашливо-испуганным видом покрутил руками у своей мелированной гривы, – пшеничные колосья?
– Тор, – рассердился вдруг Колосок и стукнул кулаками по бедрам, – перестань называть меня этим детским именем! Я скоро забуду уже имя собственное. Давай я буду называть тебя Бронзовый Меч, или Скользкая Спина, или ещё как-то! Понравится?
– Это было бы замечательно… – протянул Тор мечтательно, представив картину «Бронзовый Меч, властитель Восточных земель…», – Так ведь не будешь.
– Да, не буду. И ты не называй.
– Хорошо, хорошо… – И, увидев, как брат разворачивается и входит в раскрытые врата, добавил вдогонку хохотнув: – Колосок.
Колосок не отреагировал. Он прошёл, продираясь сквозь вежливые поклоны снующих