На этом месте человек перестал думать, потому что надо когда-нибудь отдохнуть и фонтану.
Он вздохнул и закрыл глаза, сидя на ступеньке, которая, мягко подрагивая, скользила то ли вверх, то ли вниз (может, это был уже не тот человек).
– А детей надо любить, – сказал портрет.
– Надо любить, – уже задремывая, прошептал человек. – Встречу педофила, пожму ему руку.
15
В два прыжка Нестор перелетел через второй эскалатор, идущий вверх, к третьему – неподвижному.
Там сел на ступеньку. В неподвижном спокойствии он думал просидеть долго.
Но скоро услышал за спиной стук каблучков по асфальту.
«Неужели?» – и в ожидании замер.
Но оказалась не Лиля, а маньяк Бенджамин с бородой и в шляпе.
На ногах у него были лакированные туфли с каблуками.
Он сел рядом с Нестором.
Нестор потрогал топорик, который на петельке висел у него близко к телу, но инструмент, заточенный под старушек, наверное, не годился для маньяка.
Бенджамин молчал, и Нестор тоже молчал рядом с ним.
«Скорей бы уж», – думал Нестор. И вот почувствовал руку Бенджамина у себя на колене. Он хотел сбросить ее широким движением или встать и уйти, не оборачиваясь, но не мог пошевелиться и замер, холодея, словно ожидал чего-то страшного. Но ничего не происходило.
Ничего не происходило довольно долго. Наконец маньяк мягко и как бы осторожно пожал колено Нестора и убрал руку.
– А ты боялась, – произнес он бархатным голосом.
Его уже не было рядом.
Нестор видел его спину, удаляющуюся вниз по эскалатору.
Он отвел взгляд в сторону, и спина исчезла.
Нестор взял в руку топорик (который так и висел у него под мышкой) и, закрыв глаза, перенесся на идущую вверх ленту, где причитали и плакали старухи, одетые в черное.
16
У нестора на петельке под мышкой висел топорик.
Оружие, заточенное исключительно против старух в черном, которые, собираясь большим числом, поднимали на Нестора свои клюковатые палки и острия зонтиков.
Впрочем, от старух нельзя было требовать, чтобы они были реально в черном. Это Нестор предвзято красил их в черное. Такими они казались ему в массе, а стоило приглядеться, среди них оказывались пестрые и в горошек, в полоску, в цветочек, в ягодку.
Но причитали и плакали все на один голос.
Топорик при виде старух крутился и ерзал на своей петельке. И сам собою ложился Нестору в руку.
А иногда выскакивал вперед, как индеец в боевой раскраске, по пояс голый и с пером в волосах, заплетенных в длинную косу.
В деле своем он не знал ни жалости, ни сомнений, потому что был железный, как Феликс. И бил обушком по головам, которые раскалывались, брызгая на ступени своим внутренним содержимым.
Старухи