Вокруг каравана, готовящегося к выходу на поверхность, всегда собирается малышня. Детишки понимают, что могут рассчитывать на добытую наверху плитку шоколада или горсть засахаренных карамелек. Под землей на «вкусняшки» надеяться нечего. Самая калорийная еда идет тем, на ком, собственно, Двадцатка и держится: администрации, бойцам охранения, поисковикам.
Станция давно на самообеспечении. Весь найденный на поверхности улов полагается сдавать на склад, оставить чего-то себе мы не вправе. Все в общий котел, а там Полковник распределит, кому что и сколько. Разумеется, есть еще и налоги. Двадцатке приходится платить дань, как и всем остальным «цивилизованным» станциям. Раз в условленный период приезжает мотодрезина, на ней весь собранный хабар отправляется на Центральную. Чего там с ним делают, сказать не берусь. Куски с барского стола, то есть с Центральной, нам не перепадают.
На Двадцатке талонная система, привет из советского прошлого. Аккуратно нарезанные, разлинованные кусочки бумаги: белые в клеточку – на продовольствие, в полоску – на витамины, без них в подземелье не протянуть. И зеленые, тетрадочные, на которых можно прочесть отрывки из таблицы умножения, правила грамматики, – самые заветные для некоторых, не пользующихся спросом у прекрасного пола бабников вроде Толика.
А вокруг нас вертятся дети. И разве мы, караванщики, не люди? Разве при взгляде на чумазые личики тех, кто родился в вонючем и мокром туннеле, никогда не видел солнца и, наверное, проведет здесь всю оставшуюся жизнь, не дрогнет рука и не захочется припрятать шоколадную плитку в потайном кармане, чтобы потом втихаря вручить очередному любимцу и с грустной улыбкой смотреть, как он запускает острые зубки в растаявшее лакомство.
Этот пацаненок был совсем мелким, видать, недавно оторванным от материнской титьки, иначе бы он, услышав протокольную фразу Ботвинника: «Ставим часы на обратный отсчет, расчетное время двести сорок минут», не спросил:
– Дяденька, а что с вами будет, если не успеете? Вторая голова вырастет?
Толик глупо заржал:
– Во дает! Вторая голова! Лучше б второй член вырос. Я бы точно не отказался!
– Зачем он тебе? – буркнул я. – Сначала научись одним пользоваться.
Толик на подначку не обиделся (он вообще редко обижается), лишь ухмыльнулся, обнажив спрятанные за мясистыми губами гнилые зубы. При тусклом свете ламп аварийного освещения о дефектах его внешности можно было только догадываться, но я видел неказистую физиономию поисковика наверху, когда гигантская, поросшая шерстью тварь сорвала с Толика респиратор и едва не вцепилась в горло. Солнце тогда светило ярко, так ярко, что слепило даже в очках с темными светофильтрами. Каждый из нас в тот день нахватался «зайчиков» на неделю, вот почему мы прозевали внезапную атаку затаившейся гадины, которая определенно знала, откуда выходят на поверхность люди, и «пасла» добычу в надежном укрытии.
Она