Как только дверь за Суллой закрылась, Цезарь сразу же направился к Юлилле. Та была в гостиной матери. Положив голову на руки, она безутешно рыдала. Когда Цезарь появился в дверях, Марсия поднялась, приложив палец к губам. Вместе они вышли, оставив ее плачущей.
– Гай Юлий, это ужасно, – сказала Марсия сквозь зубы.
– Интересно, встречались ли они?
Смуглое лицо Марсии вспыхнуло. Она с такой яростью замотала головой, что шпильки посыпались из ее аккуратно уложенных волос и пучок, наполовину распустившийся, свободно повис на затылке.
– Нет, они не встречались! Какой стыд! Какое унижение! – воскликнула она, ломая руки.
Цезарь рук не ломал, но кулаки сжал.
– Успокойся, жена, успокойся! Не так все плохо. Не хватало еще, чтобы ты заболела. А теперь расскажи мне все.
– Какой обман! Какая бестактность!
– Успокойся. Начни с начала.
– Он совершенно в этом не виноват. Это все она! Наша дочь, Гай Юлий, все эти два года позорила себя и свою семью… навязывала себя человеку, который не только не достоин вытереть грязь с ее обуви, но даже и не хочет ее! И более того, Гай Юлий, более того! Она пыталась привлечь его внимание голодовкой и таким способом возложить на него ответственность за то, к чему он не имеет отношения. Письма, Гай Юлий! Ее служанка отнесла ему сотни писем, в которых Сулла обвиняется в равнодушии и пренебрежении. Виня его в своей болезни, моля его о любви, наша дочь как сука стелилась перед ним!
Из глаз Марсии хлынули слезы. Это были слезы разочарования, бешеной ярости.
– Успокойся, – повторил Цезарь. – Подожди, Марсия, поплакать можешь потом. Я должен поговорить с Юлиллой, и ты должна мне помочь.
Марсия вытерла слезы, и вместе они вернулись в гостиную.
Юлилла все еще рыдала. Она не заметила, что была в комнате не одна. Вздохнув, Цезарь сел в любимое кресло жены, пошарил в складках своей тоги и наконец вынул оттуда носовой платок.
– Вот, Юлилла, вытри нос и перестань реветь. Будь хорошей девочкой, – сказал он, сунув платок ей в руку. – Слезы не помогут. Пора поговорить.
Слезы Юлиллы были вызваны в основном страхом, что все раскроется. Поэтому твердый, бесстрастный тон отцовского голоса помог ей успокоиться. Рыдания смолкли, она сидела, опустив голову, икота сотрясала ее хрупкое тело.
– Ты голодала из-за Луция Корнелия Суллы. Это правда? – спросил отец.
Она не ответила.
– Юлилла, ты должна ответить на вопрос. Ты не получишь прощения, если будешь молчать. Причина всего этого – Луций Корнелий?
– Да, – прошептала она.
Голос Цезаря оставался сильным, решительным, ровным, но именно поэтому слова все глубже вонзались в Юлиллу. Обычно так он разговаривал с рабом, который сильно провинился перед ним. Никогда – со своей дочерью.