Женщина горделиво задрала нос, но не ответила, и он продолжил:
– Помню, как в двенадцать лет я пошел с дядей на соседний двор, ибо там зажгли сигнальный костер. Отца к тому времени уже схоронили, так что смерть я познал рано. Мы шли в первых рядах, не прячась за спинами и не тушуясь. Там, в тумане, я впервые встретил ее лицом к лицу так близко, как никогда раньше. Нельзя забыть эти горящие ледяные глаза, – Харси невесело хмыкнул, вновь вернувшись мыслями в детство. – Тогда я выжил чудом, меня оттащил в сторону какой-то пастух. А вот дядю не уберегли, и с тех пор почти тридцать лет на поясе моем ножны. Едва ли не каждую неделю кто-то погибал, а место его занимал другой. Поверь, я понимаю тебя, ведь я тоже потерял почти всю семью. И не по своей воле, но по воле брата я стал князем-регентом. Бремя это не позволяет мне биться в строю, как раньше.
Харси сделал небольшую паузу, обвел взглядом присутствующих. Люди молчали.
– Но ты права, недостойно князя сидеть взаперти, пока другие держат щиты. Обещаю, что не позволю скитальцевой своре свободно разгуливать по нашим землям. Я сам отправлюсь в Южную четверть и оттесню врага до самых границ, а что касается змея – того чудовища, погубившего Шелковицу – мы выследим и прорубим чешую его, какой бы крепкой она не оказалась.
Регент поднял руку открытой ладонью над плечом, закрепляя слово клятвой.
– Чего стоит твоя скорбь? Разве она вернет их? – с отчаянием воскликнула Ульма. Глаза ее покраснели от бессонницы и неутешных слез. Она не слышала речей его, ибо слух притупило беспросветное горе.
Люди в толпе в смущении переглядывались, тихонько шептались, опускали головы.
Харси терпеливо отвечал:
– Не вернет. Ни я, ни Хатран, ни сам Умирающий Творец не оживит их, но память о них будет жить в наших сердцах, ибо теперь они несут корабль Маны по просторам небесных высей. И я знаю, что нет в мире слов, способных утешить тебя. Поэтому все, что я могу – это разделить твою тяжкую долю на всех нас.
Он встал с кресла, подошел к Ульме и крепко обнял ее. Женщина оцепенела от неожиданности и лишь спустя несколько мгновений в зале послышался ее горький плач – она приняла объятья и позволила слезам смыть упреки и оскорбления, слетевшие с языка.
Окружающие тоже невольно прониклись и стали утирать щеки. Не отнимала рук от платка и Аммия, что последовала примеру Харси, тоже подошла к бедной старухе и обняла ее сердечно, будто родную мать.
На том требы кончились. Зал скоро опустел. В кое-то веке Харси изменил своему упрямству и сделал правильный выбор.
В предвечерние часы, когда солнце теряло силу и клонилось к закату – навстречу окутанным призрачной дымкой горам, первый советник любил с флягой медолюта приходить к могиле безымянного рыцаря