– Ох, опять растрачу всю силу… – скорбно вздохнул волхв. – Стой смирно, женщина, и ничего не бойся! Сейчас вылечу.
– Илюшенька, сокол мой ясный, муж мой любимый, прости меня, глупую! Сама не понимала, что говорю… Нет тебя лучше во всем белом свете!
– И ты прости меня, Ладушка! От страха за тебя напился, разум потерял. К счастью, лишь на время. Опомнился! И спасибо Малинке, вразумила, устыдила…
– Малинке? – голос молодой матери прозвучал как-то странно, с заметным напряжением.
– Алешенька, любыми словами обругай, хоть ударь, только не держи обиды! Ну, глупая я баба, глупая! Но ведь люблю тебя больше жизни! Свет мой ясный, золотце мое…
– Да что ты, милая, да как я посмею тебя ругать, пуще того – бить?! Я все понимаю… Это ты прости меня, за то, что столько выпил. Клянусь, только из страха за тебя! Как представлял, что ты здесь в муках корчишься, внутри словно все переворачивалось… Потому и напился. Понимаю, сам виноват. И спасибо Емшан, все растолковала, объяснила…
– Емшан?! – лучившиеся беспредельным счастьем глаза молодой матери потемнели.
– Соловушка, так ты пришел все-таки? Ты любишь меня по-прежнему? Ой, счастье-то какое! Я много думала, бранила себя… Понимаю, что наговорила лишнего… Ты уж прости, не держи зла! Когда женщина рожает, она от боли и страха сама не ведает, что кричит. Я напишу батюшке, что все у нас наладилось…
– Люблю и прошаю, но жнай: больше не штану пожволять тебе так много, как раньше! И шнова жаведу гарем! И там будет Лебедь!
– Лебедь??! – глаза молодой матери вспыхнули очень нехорошим, зловещим огнем.
– Ну что, драгоценная моя Серафима Агеевна, теперь веришь, что у мужа с головой все в порядке и ничего ему не мерещилось? – с ласковой укоризной произнес Пухов, немного захмелевший. – Или еще сомнения есть?
– Верю, Петенька, верю! Господи, бывают же чудеса! – и потрясенная жена перекрестилась, хоть и знала, что муж религию не жалует, именуя ее «опиумом для народа».
– Ну вот! Впредь запомни, что мужа всегда надо слушать… А ты чего не пьешь, отец? Аль здоровье не позволяет?
Волхв замотал седой бородой:
– Нет, на здоровье не жалуюсь, только напой-то слишком крепок… Ох, и бьет в голову! Боюсь, захмелею!
– Захмелеешь – отоспишься, всего и делов! – пожал плечами бывший красноармеец. – Уж где-нибудь уложим.
– Скорее, он и вас, и соседей ваших уложит! – захохотал Лесовичок, пребывавший после доброй порции напитка со странным названием «самогон» в самом благодушном настроении. Его лицо раскраснелось, а глаза то и дело ощупывали хозяйку, задерживаясь на груди и прочих деликатных местах. – Уж лучше ему не наливай, а то беда случится.
– Это какая же беда? – усмехнулся Пухов, снова берясь за бутыль. – Неужто буянить начнет?
– Да еще как! Ты знаешь, что он в пьяном виде учудил?!
– Попрошу без подробностей! –