Она закрыла глаза. Главное – это не пускать тревогу ни в мозги, ни в душу. Думать о приятном. Какая, например, замечательная подушечка! Дырка в подкове как раз для Нининого затылка, будто мерку снимали. Ля-ля-ля… Ля, ля… Ля. Ля. Ля…
Адажио Нининого счастья зазвучало в голове тихонечко, нежно… Какая все-таки чудесная музыка. Какой мудрый человек композитор Хачатурян… Впрочем, почему мудрый? Может, он мудрым и не был вовсе, но вот перевел на язык музыки свои чувства, и они материализовались. И каждый слышащий эти отзвуки рая вспоминает, что и в его жизни, яркой или тусклой, благородной или паскудной, тоже были мгновения божественного наслаждения!
Какие мощные, слепящие литавры! Какая точность в передаче неприлично сказать чего. И второй раз оно не приходит, как ни старайся. Кажется, вот-вот-вот… Ан нет. Растаяло, исчезло, все сначала начинай. Если можешь…
Какой-то журналистке Хачатурян признался, что его музыка – чистая эротика. Конечно, в советские годы журналистка нигде этого откровения упоминать и не пыталась, но истина пережила советскую власть и вместе с журналисткой дожила до эпохи Интернета. Нина прочла откровения старушки на каком-то форуме и поразилась точности своей догадки. Она-то сразу узнала в адажио из балета «Спартак» вознесение к оргазму. Странно было бы не узнать, если хоть раз испытал. Но говорить об этом нельзя. «Нельзя принижать высокое искусство до уровня физиологии…» Это из советских газет.
Снова скрипнула дверь. Открылась. Заглянула крупная мужская голова, абсолютно седая. Лицо молодое, а волосы белы, как снег. Встретились взглядами. Плечи у Нины мгновенно отяжелели, будто на нее набросили свинцовую пелерину, как в рентгеновском кабинете.
Глава 34
Майкл вернулся с разминки:
– Ма-а, дай кофя…
Он еще не договорил, еще не отзвучала неискоренимая и неуместная здесь «я», а Нина уже протягивала ему дымящийся бумажный стаканчик в четверть литра. В черном кофе, оставляя следы, как самолет в небе, красиво таяли нежные жирные сливки. Только что налитые, как Майкл любит.
– Кофе, – машинально поправила Нина и вздрогнула от громкого голоса, в ту же секунду раздавшегося за ее спиной:
– Добрый, добрый день!
На пороге стоял и широко улыбался высокий и молодой, но совершенно седой мужчина.
«Это он заглядывал…» Нина напряглась.
– Майкл, ты знаешь, сам Потапов случайно видел твою разминку. Ему, в принципе, понравилось… Сказал, что у тебя осанка неплохая… Здравствуйте, вы, наверное, мама?
Нина не ответила, словно не слышала. Принялась сосредоточенно рыться в сумке. Майкл испугался неловкости:
– Да, да, Николай Иванович, это моя мама. Познакомьтесь, пожалуйста.
Лысенков поклонился Нине:
– Очень приятно познакомиться. Я Николай Лысенков. Ваш земляк. Скучаете по России?
Впервые в жизни руки у Нины затряслись, как в Паркинсоне.