Вот что точно не будет ценным, так это то, что в своей жизни сделает Кирилл. Из всех находящихся в комнате он мне наименее противен просто из-за его умственной никчёмности: ему и тут-то не место, куда уж «в люди»? В строгом смысле, трудно назвать электрические движения в его мозгу «думанием». Как бы он ни пытался себя проявить, всегда выходит или что-то просто посредственное, или квадратное до тошноты. От пропащий, он никакой, он увалень… Прощаю ему всё только за привычку молчать. Из него редко вылезает что-то, напоминающее о его положении в интеллектуальной иерархии, но это не так и помогает: его с потрохами выдаёт физиономия. Уплощённое лицо, огромная нижняя губа на маленькой челюсти, короткий, как обрубок, нос – всё это красуется на маленькой грушевидной голове. У Кирилла не появится в жизни шанс добиться чего-то в жизни по чисто генетическим причинам. По причине вселенской случайности у него светлые, почти арийские, волосы всего на тон темнее моих, чистая, как моя совесть, кожа, достойный рост, который бы при паре лишних сантиметров догнал бы даже мой, идеальный. Чего его угораздило записаться в этот кружок, к этому Семёну Олеговичу? Сидит тут. Занимает место. Плохое место занимает – ему подстать, но почему у меня-то такое же? У него я в гонке жизни выиграл ещё до старта, а сижу на таком же неудобном и опасном месте?
Кивает головой. Кивай-кивай, Юля, может, заработает. Она сидит ближе всех к Семёну Олеговичу и во всём её существе видно, как она этим почему-то гордится. Эта заискивающая улыбочка, нестатичный взгляд (то исподлобья, когда удивляется, то прямой, когда просто слушает). Вымораживает. Лицо хоть и миловидное, а раздражает: стоит открыть рот, уши сворачиваются в розы, а нос покрывается морщинами отвращения. У неё слишком громкий и высокий голос, с таким только молчать. И вот печаль: молчит она реже, чем надо. Даже сейчас вот. Перебивает Семёна Олеговича.
– Вы не думаете, что это всё из-за постмодерна? Он всё перемешивает, сжимает… А жанр страдает.
Она не знает, что сказала полную чушь, а я-то знаю, хотя даже не слушаю, о чём у них там речь – пустая беседа будет длиться ещё час, слушать необязательно. Вот он, Семён Олегович, шелестит губами, с важным видом мягко намекает Юле, что необязательно подводить всё под веянья постмодерна. Не получится, Семён Олегович – похоже, она недавно выучила это слово. Ага, вот и Денис что-то говорит – даже смотреть и слушать не могу, не хочу убивать себе настроение. Лучше гляну на книжную полку: там, как обычно, книжки в цветных обложках расставлены в порядке от синего к желтому, от желтого к белому, от белого к зелёному, от зелёного к красному, от красного к синему. Кто и почему решил установить именно такой порядок? Юра молчит. Хорошо молчит, вдумчиво. А вот Юля молчит почти бездумно – только впитывает то, что на неё изрыгает Семён Олегович. Как противно! Она крутит локон волос в пальцах, пока