Хворь. Даниил Тароянц

после чего сразу зашагал к выходу, явно сдерживая накатывающую боль. Я вслушивался в то как закрываются затворы на крышке.

      – Теперь мы точно долго не протянем – Оживился адъютант. Фонарь затрясся в его дрожащих руках. – Этот кретин прав – к утру нас всех точно не будет!

      – Заткнись, Фарад. – Заметил барон. – Если нас казнят, я попрошусь быть первым, чтобы не смотреть как ты распускаешь сопли.

      Мы с Кастелланом сразу отползли в противоположный от толпы угол, ближе к лестнице. Он потратил всего минуту, чтобы убедиться в крепости крышки и запоров. Сразу после этого последовала минута молчания, когда каждый из нас пытался собраться с мыслями. В этом момент толпа гудела, подогретая возникшим ранее конфликтом. Я первым разрушил наше молчание.

      – Нужно узнать как можно больше о болезни князя.

      Кастеллан кивнул.

      – Сам я попробую послушать через люк, что там снаружи. Если часовых нет на месте, можем попробовать отломать кусок лестницы и соорудить лом.

      Я полез наверх, пока управляющий отправился в другой конец склепа, на свет фонаря. Приложив ухо, я попытался вслушаться в то что происходит снаружи. Капли дождя колотили по крышке, заглушая почти все звуки. Однако, даже при этом мне удалось расслышать снаружи какой-то разговор. Как я и думал, часовые остались на месте.

      – Эй, там наверху!

      Я посмотрел вниз и увидел барона, который практически на ощупь добрался до лестницы и теперь стоял у ее основания, придерживаясь за металлические края. В это время адъютант со свитой обсуждали надолго ли хватит воздуха. Граф Жеваньский остроумно заметил, что дедушка Фарада во времена строительства служил в казначействе, потому здесь должно быть столько щелей, что никакое удушье не должно быть страшно.

      – Командир, спускайся – поговорить надо. – Заявил Аргон.

      – Да, конечно, сэр.

      Я спрыгнул, понимая что затея со вскрытием крышки все равно не стоила и выеденного яйца. Даже не будь снаружи часовых и нам каким-то чудом удалось бы выбраться, вокруг все еще была площадь, пересечение которой стоило бы жизни большинству из нас. Не говоря уже о том что ждало бы нас дальше.