– Оставьте общественные проблемы и послушайте меня, – потребовал Рафаэль.
И прочитал стихи, которые оканчивались так:
А в душу заглянешь – там счастия нет и следа,
И думать о нем, и мечтать невозможно.
– Слушай, а это не Лермонтов? – усомнилась Марина. – Да, точно: «и скучно, и грустно, и некому лапу подать».
– Правда, что ли? – чистосердечно удивился Рафаэль.
Жанна хохотала:
– Как незнайка был Лермонтовым!
А Артур, как обычно, без следа улыбки, продекламировал:
Я помню чудное мгновенье,
Невы державное теченье…
Кто написал стихотворенье?
Я написал стихотворенье!
Рафаэль и ухом не повел, пусть упражняются в остроумии.
– Тогда еще вот это послушайте!
Он был несокрушимо уверен в своем «я» и в своем праве быть и Лермонтовым, и кем угодно, если ему так понадобилось.
Она шла в середине
НАД Белогорском опять висела туча. Солнце застряло в ее раскрытой пасти, и единственный луч упал на крышу странного дома с разноцветным круглым окном. Флюгер в виде парусного корабля вспыхнул так ослепительно, что потерял свои очертания и превратился в сверкающее пятно…
Он стоял возле дерева и, подняв загорелое лицо, с интересом глядел на флюгер. Туча ползла, луч перемещался, и парусник поворачивался вслед за лучом. То ли ветер дул в ту сторону, то ли кораблик был устроен особым образом, но он неизменно указывал туда, где было солнце.
Наблюдатель явно пришел издалека, потому что никто из живущих здесь не стал бы обращать внимание на какой-то примелькавшийся флюгер. К тому же, когда вдали заслышались шаги, он одним прыжком оказался на дереве. Но это было сделано чисто символично. Он стоял на нижней ветке, выпрямившись во весь рост и небрежно облокотившись о ствол, совсем не прятался и продолжал разглядывать занимающий его предмет. Но вдруг его взгляд передвинулся.
Туча выплюнула солнце, и свет залил всю улицу. По тротуару медленно шагали пятеро, его ровесники. Она шла в середине. Ее смех переплетался с голосами остальных, а выражение лица трудно было уловить. Неожиданная улыбка сменилась ироничной гримасой, через секунду – недоумением; в глазах появилась задумчивость. Потом она о чем-то быстро заговорила, и волнение румянцем вспыхнуло на щеках. Потом заговорили остальные, и каждая черточка ее лица мгновенно отзывалась на каждое