Многие из пуританских сторонников Джона Пима не видели разницы между французскими и испанскими папистами. Их подозрительность и враждебность разделяла лондонская чернь и жители прибрежных городов. Наконец, французы гораздо дольше были соперниками и врагами англичан, чем испанцы. Ложные слухи о возможном французском вторжении возникали с не меньшей частотой, чем слухи о вторжении испанцев, и Пим с готовностью использовал их наряду с другими страшными россказнями для дискредитации короля и королевы. Но сам он и более информированные члены его группы достаточно хорошо разбирались в европейской политике, чтобы понимать, что Франция является главной силой, противостоящей Испании, что французская дипломатия больше заинтересована в том, чтобы обыграть испанца, чем в том, чтобы соблюсти интересы королевы Генриетты Марии, и, следовательно, инициативы ла Ферте Имбо следует поощрять. Он был полезен, поскольку много времени проводил при дворе и ради налаживания отношений с оппонентами короля был готов передавать им все представляющие интерес сведения, которые становились ему известны.
Оскорбительная Великая ремонстрация не достигла того эффекта, которого добивался Пим. Он ждал, что Карл ответит сразу же по возвращении из Шотландии и, сделав это, даст новый повод для атаки на своих советников и свою политику. Но Карл обманул его ожидания. Шли дни, а он не обращал на Ремонстрацию никакого внимания. Через неделю палате общин пришлось форсировать события, попросив позволения передать ее королю вместе с петицией, обличавшей его «вредоносных советников». Вечером 1 декабря после охоты король принял их делегацию в Хэмптон-Корте, выслушал петицию, периодически вставляя полушутливые замечания, и сказал, что ответит на Ремонстрацию, но пока просит не публиковать ее. На следующий день он нанес визит в парламент, чтобы подписать билль о тоннаже и фунтах[5]. Карл ни словом не обмолвился о Ремонстрации, но с упреком упомянул беспорядки в Лондоне и в заключение сказал: «Я желаю счастья для моего народа, потому что его процветание – моя высшая слава, а его любовь – моя главная сила».
Какими бы великодушными ни были слова короля, он не до конца сознавал, насколько тесная связь существует между процветанием