– Максим, стипендию дали? – Спросила она у младшего, испытывая перед ним неловкость из-за того, что позволила Фёдору вести себя некрасиво и рассказывать неприличные истории.
– Нет, – ответил Максим, опустив голову.
– В субботу приедешь, буду тебя ждать. Да, смотри, утром не проспи. Попроси, чтобы разбудили. Федя, разбудишь Максима в субботу, чтобы он на электричку не проспал?
– Разбужу, если заснуть сейчас дадите, – сказал Фёдор, уходя спать.
Пообедав, Максим поспешил к Назару, чтобы поделиться услышанным и узнать его мнение. Но, к своему огорчению, застал его не одного, а в компании пьяненького Вольдемара, рассказывавшего философию своей жизни.
– Что плавуче, то едуче, – говорил Вольдемар, поминутно теряя равновесие и переступая с ноги на ногу. – Я на спор могу живьём лягушку съесть. Смейтесь, смейтесь. Глухарь тоже смеялся. Ну, ёлки, полностью. С когтями, с хвостом, в сопровождении её собственного абсолютного писка.
Официально заявляю: сам ловлю, сам съедаю. Только смотрите и платите деньги, потому что съедаю не за «будь здоров – хорошо живёшь», а за советские рубли, на спор. Такса такая: лягушка – чирик, жаба – четвертак. «Что плавуче, то едуче», это мой принцип. Короче, хотите – замажем? Сам поймаю лягушку и сам у вас на глазах съем. Спрашивается – как? Безжалостно, но живописно. Есть десятка? Покажу. Но предупреждаю, зрелище не для слабонервных. Глухарь не верил, замазали. Я поймал лягушку, показал. Спрашиваю: устраивает? Чтобы не было потом разговоров. Он смеётся, говорит – лопай! Стал лопать. А я их как ем? Беру зубами за краешек головы, и всё. Дальше руками не помогаю, лягушка сама в рот идёт, как к удаву в пасть. Идти-то идёт, но пищит при этом страшно. Глухарь от этого писка, как начал блевать, так все брюки себе и уделал. Чуть не подох. Торжественное слово давал, что пить из одного стакана со мной не будет. Какой! Пошли на десятку его, я ещё добавил, взяли коньяку, как треснул – и про клятву свою забыл.
Максим, не выдержав, перебил словоохотливого Вольдемара и сообщил свежую новость:
– Брату сегодня работу предложили. С женщинами спать. Сто рублей за вечер, двести за ночь.
– Врёт! – Возбуждённо сказал Назар.
– Нет, не врёт, – поддержал новость Вольдемар с той уверенностью, будто и ему предлагали. – Я эту штуку знаю. Вдовушек обслуживать. У меня приятель, мясник, промышлял этим, пока здоровье было. Потом бросил, говорит – надоело.
* * *
Расставшись с провожатым, Анна вошла в подъезд двенадцати этажного дома и поднялась на четвёртый этаж, дотошно указанный в бумажке.
Войдя в квартиру, ощутила запах окурков и пыли. Первым делом обратила внимание на засохшую розу в бутылке из-под шампанского и волнистого попугая сидящего в клетке, который, как только её увидел, сказал:
– Как поживаешь?
– Спасибо. Хорошо поживаю, – улыбнувшись, ответила Анна.
Повсюду, и в комнате,