Наверное, вы заметили, что я акцентирую внимание только на папе и ни разу не упомянул маму, и сразу возникает вполне закономерный вопрос: а почему? Знаете, я мало того что не знаю, как вам вразумительно на него ответить, я вообще не имею никакого понятия о том, где она. Обычно происходило диаметрально наоборот – ребята рассказывали о том, что их папа космонавт-разведчик-путешественник, но все понимали, что у них попросту его нет. В моей же ситуации было так: взрослые не спрашивали об этом из приличия и уважения к отцу, а вот своим сверстникам я оставлял после заданного ими вопроса и моего угрюмого молчания в ответ пищу для размышлений и гаданий, но резко их обрывал, считая вполне справедливым, что это их не должно волновать никоим образом.
Что касается папы, то он упрямо обходил молчанием эту тему, один раз случайно проронив, что она сбежала с концами в ФРГ почти сразу же после приезда в ГДР. Ни весточки, ни писем, ничего. Физических страданий от предательства мамы я не испытывал, сдерживая это в себе, но иногда гнев вырывался наружу и хотелось выть, рвать и метать. Но я не ощущал обиды как таковой, была просто заполняющая всё нутро ноющая боль, что мать предала и бросила нас, став чужой во всех смыслах. Ведь её у меня никто не забрал: ни судьба, ни американские секретные агенты, никто. Она сама ушла. Осталась только обшарпанная фотография, на которой ещё совсем маленький я вместе с улыбающимися родителями. Она раньше стояла на видном месте на одной из полок стенки, но отец положил фоторамку фотографией вниз. Даже был случай, когда я на эмоциях порвал её, а потом сидел и склеивал обратно, боясь, что меня отругают.
Но явный недостаток внимания и ласки от матери, точнее их полнейшее отсутствие, был сполна замещён отцом, который был для меня всем – и другом, и авторитетом, и даже в чём-то мамой. Как бы я ни накосячил, он всегда принимал меня таким, какой я есть, хотя порцию военной строгости и дисциплины от него я получал сполна. Поскольку пересекались мы нечасто, мы не успевали друг другу надоесть, и потому я скучал по нему и по-настоящему радовался его возвращению домой.
Помимо отца, с нами в квартире ещё жила тётя Марина – овдовевшая женщина, своих детей у неё не было, поэтому она меня регулярно баловала и любила как своего сына, как мне тогда казалось. Впрочем, и ругала конечно же тоже, особенно когда я долго не появлялся дома и приходил только ближе к позднему вечеру. Но никогда я от неё не слышал ни одного бранного слова. Тётю Марину я помню в гипюровом платье, фанаткой индийского кино, журнала Burda Moden и фотографии. Это была её отдушина, позволявшая ей окончательно не сойти с ума от потери мужа. Я, конечно, не мастер в описании людей, но думаю, если расскажу вам про любимое дело тёти Марины, это станет лучшим изложением о ней.
У тёти Марины был фотоаппарат Practica – безупречная оптика, не подводившая даже на морозе. Она запечатлевала город, нас и памятные даты. Любила фотографировать