Я ушёл в другую комнату и уселся возле открытого окна. Во дворе огромный паук ползал по паутине, которую он приладил к крыше сарая и старой бочке. Я стал наблюдать за ним и успокоился.
Послышался тихий шорох, и во дворе очутился белобрысый мальчишка с круглым лицом.
– Ты откуда? – спросил я его.
Он показал на соседний дом.
– А что здесь делаешь?
– Так… Ты к бабе Кате приехал?
– Да.
– Грушу хочешь?
Он достал небольшую зеленоватую грушу и кинул мне. Груша оказалось кислой, но я съел её всю.
– Хочешь, завтра вместе пойдём? Я место знаю – там их пропасть.
– Хочу, – сознался я.
– Тогда я зайду завтра, – сказал он и начал уходить. У самой калитки он обернулся и сказал:
– А как тебя зовут?
– Меня Дима. А тебя? – крикнул я ему.
Он улыбнулся во весь рот и сказал:
– Серёжа.
Идём ко мне, синеглазый малыш
Идём ко мне.
Видишь, солнце по гребням крыш
Плывёт в вышине.
И, подставляя под жар его огромные бока,
В светлом небе тихо висят калёные облака.
Видишь: река утомилась бежать,
Морщить лоб от обид
И стала прекрасной как юная мать,
Что тихонько спит.
Будет и трудно тебе, мой друг,
Но не беда.
Не суетись,
Без мелочных мук
Живи всегда.
Ты самая нежная…
(лирика)
Я знаю
Теперь я, конечно, всё знаю:
Это было ещё до Христа,
На Синае.
И в цветущем и буйном седом Вавилоне
Или в юной Элладе,
Где мечутся кони.
И в далёком Гонконге,
Где копрой пропахшие джонки,
И в изысканной Вене,
В бетховенском Бонне,
На Гаити
И в Сьерра-Леоне.
На Кавказе,
Где башня стоит над ущельем,
И в парижской мансарде —
Палитра, свеча и похмелье.
На норвежских камнях,
Где меж сосен струится ручей.
В жёлто-серых степях,
Среди солнца палящих лучей.
Белый фартук, портфель,
Где резинка в кармашке.
В букваре —
Стрекозиные крылья ромашки.
Иней
Испаряясь, дымятся слова
И на пальцы ветвей опадают.
Что таит в себе эта канва?
Что здесь спрятано? Кто угадает?
Мимо – топот и смех детворы,
Мимо – сумки, бисквиты и кремы…
Только эти слова до поры
Остаются недвижны и немы.
Но утихнет мороза нытьё
В золотистом дыханьи апреля,
И нечаянно имя своё
Ты услышишь