– Ай!
И вот уже усы гладят мне шею, крысиный нос принюхивается, а сердце у меня стучит так, будто собирается выскочить из груди.
Я замерла, так и не решаясь вздохнуть.
– Сделайте что-нибудь! – Тётя Бланш повернулась к дяде Жаку. – В конце концов, у тебя даже дикие кошки прыгали через обручи.
– С тех пор как я последний раз выступал в цирке, прошло больше девяноста лет, – ответил дядя Жак.
– Ну и что? – воскликнула тётя Бланш, и мысленно я с ней согласилась. День сегодня выдался не слишком приятный, и меньше всего мне хотелось, чтобы закончился он вгрызшейся мне в горло крысой. Это был бы венец безумия.
Однако судьба, похоже, со мной согласилась, потому что крыса на моём плече внезапно перестала целиться зубами в мою сонную артерию. Она просто ещё раз понюхала мочку моего уха, и мои серёжки зазвенели под её крошечными коготками. Потом зверёк свернулся калачиком и прижался к моей шее. Минута – и крыса уснула.
– Прекрасно, – в изнеможении выдохнула я, нащупывая стул. – Что у нас на десерт?
Глава 3
Ночью мне приснились папины похороны. Это было необычно, потому что, как правило, подсознание возвращало меня к вечеру аварии, а не к тому, что произошло потом.
Но в этот раз я вдруг снова оказалась на кладбище, на окраине города. Как и тогда, я была в ведьминском платье из разноцветного тюля, как и тогда, платье было мало и жало под мышками. Я до сих пор помню праздничный день, когда папа купил нам платья: платье принцессы с маленькой короной для Греты и лоскутное платье со шляпой и метлой для меня.
Мама и Грета, конечно, тоже были там. Длинные тёмные волосы падали перед маминым лицом как занавес, такой густой, что её глаз было совсем не видно. С тех пор как это произошло, она не издала ни звука. Ни перед Гретой, ни передо мной, ни перед соседями, друзьями или коллегами отца по работе, которые теперь тоже собрались вокруг открытой могилы. Чёрная, унылая толпа, в которой слишком ярко выделялось моё ведьминское платье.
Грета беззвучно плакала, пока священник говорил то, чего я не понимала и не хотела понимать. Тётя Бланш, сменившая свой ослепительно-радужный тюрбан на простой антрацитовый, протянула моей сестре платок и хотела вложить такой же в руку и мне, но я не взяла.
Пошатываясь, я сделала несколько шагов вперёд, к самому краю ямы в земле, куда опустили папин гроб. Подошла к яме, в которой его собирались похоронить…
Ноги у меня заплетались, и я чуть не упала. Каждое движение вызывало острую боль в руке от пальцев до точки между лопатками. Рана была свежей, швы ещё не сняли. Боль напоминала, что я жива, даже если внутри меня всё оцепенело и умерло.
Я нагнулась, чтобы рассмотреть блестящую деревянную крышку гроба, на которой уже темнели комья грязи.
Из моего горла вырвался крик. Сначала я подумала, что всхлипнула. Но потом я поняла, что кричу. И не могу остановиться.