– Это совсем другое дело. На этот раз ставки слишком высоки.
Когда она замолкает, на арене начинает играть песня, которой подпевают зрители. Я же только рада отвлечься.
– А кого ты должна привести в «Кинкейд»?
Из-за того что она молчит, я даже наклоняюсь, как будто могу слышать то, чего она не произносит… и жду.
– Я еще не знаю.
– То есть не знаешь?
– Папа сказал, что нам следует переманивать клиентов по одному. Чтобы все не выглядело как поглощение врагом… или же он привел другую странную аналогию.
Я смотрю на игру, что разворачивается передо мной. На «Лесорубов», что проигрывают не без помощи Хантера.
– Так получается, я…
– Любимчики учителя всегда первыми получают шанс повеселиться, – напевает Леннокс. Она позвонила, чтобы позлорадствовать… или убедиться, что я все не испорчу, потому что, давайте будем честными, когда она думала о ком-то, кроме самой себя?
Что бы она делала без модных штучек, которые входят в обязанности спортивного агента, если бы КСМ разорилась? Бог ты мой, это лишило бы ее внимания, которое она всегда так жаждет заполучить.
Я не наивна, так что понимаю – ее беспокойство хоть и искреннее, но в основе его лежат эгоистичные причины.
Но что же задумал мой отец? Понятно, почему он не хочет объявлять Сандерсону открытую войну, но разве это настолько важно, чтобы я позабыла о собственной жизни?
– Мне пора, – бурчу я.
– Нет, подожди.
– Что? – бросаю я. – Разве ты можешь сказать что-то еще, в чем не будет прятаться двойного смысла?
– Послушай, наш разговор не задался. С самого начала.
– Мне все равно, Лен. Мне нужно досмотреть матч, а потом поговорить с клиентом.
– Выслушай меня. – Закончить звонок мне не позволяет только тон ее голоса и тот факт, что я заменила сестрам мать.
– У тебя две минуты.
– Я знаю, что он тебе нравится, Декк. А еще я знаю, как ты себя ведешь, когда сближаешься с кем-то, – продолжает Леннокс. Я все еще не понимаю, к чему она клонит. – Из-за мамы, из-за той боли, что мы испытали, тебе легче оттолкнуть тех, кого любишь, чем смотреть, как все это закончится.
– Я его не люблю, – фыркаю я от нелепости ее слов.
– Но любила, когда ушла от него. – Голос Леннокс становится более мягким, и она продолжает прежде, чем я успеваю ее остановить: – Можешь пререкаться со мной сколько хочешь, можешь говорить, что ничего не чувствовала к нему, но той ночью, когда ты вернулась домой, я осталась у тебя. Я видела твой взгляд. Знаю, тебе было больно и может, только может, ты страдала, потому что испугалась и так и не призналась ему. Ты боялась, что если он ответит на твои чувства, тебе придется столкнуться с собственными страхами. Придется впустить кого-то в свою жизнь.
Я совсем забыла об этом. О том, что она была в моей квартире, когда я вернулась. Двадцать вопросов, которыми она засыпала меня в попытке узнать, что случилось. И те двадцать раз, когда я, пожимая плечами, утверждала, что со мной все в порядке. Ее пристальный взгляд и то, как я разозлилась, когда в ее голосе