Вот и дом – окошки теплом и светом сияют. А в доме мужик да Матрена с Марфушей Настеньку оплакивают.
– Предупреждала я ее: не ходи в лес за хворостом, – Матрена говорит, врет как по писаному, – много его у нас, так нет, встала да пошла, не уберегла я ее…
Тут Настенька в дверь и постучалась:
– Вернулась я, мачеха. Пусти в дом.
Бросился мужик к двери, а Матрена его не пускает:
– Не может это Настя быть! Морок это, служанка Студенца пришла, убить нас, огонь в очаге погасить! Не выжить человеку в лесу зимой!
– Я голос Настенькин слышу! – мужик кричит. – Открою дверь!
Да и распахнул в сени дверь настежь.
Заходит Настя… Лицом бела, ростом словно выше сделалась, тулупчик в роскошную шубу превратился, бриллиантами усаженную.
– Здравствуйте, – говорит, – милые. Вот и я из леса вернулась. Только не обессудьте, без хвороста я. Зато не одна пришла.
Сунулась Марфуша – шубка ей уж больно понравилась. А Матрена не пускает, кричит:
– Клади скорее дрова в очаг да хворост, не видишь, замерзла девка и Морозко в дом привела! Нежить она теперь!
Только Марфуша привыкла сиднем сидеть, ничего не делать. Начала отпираться, а огонь-то тем временем гаснет…
Мужик заголосил:
– Ты прости меня, Настенька, что не заступался за тебя! Прости, что помыкала тобой Матрена! Не держи зла, отступи за порог, не губи и наши души!
Иллюстрация к сказке «Снегурочка». Г. Нарбут, 1906 г.
Российская государственная библиотека
– А за меня кто заступился? – Настенька спрашивает, и голос ее как свирель серебряная звучит.
Обомлели мужик да Матрена – а от двери-то по углам, по стенам как пошла изморозь. И красивая такая, узоры точно бриллиантовые. Заскрипела изба, затрещала от венца до кровли; стали лучины да светильники масляные гаснуть…
Начали все втроем дрова в печь кидать – а дрова не занимаются. И по ним точно морозные узоры, по поленьям. За окошками с крыши сосульки свесились, опускаются вниз, срастаются меж собой в ледяную стену, оковывают избу, будто панцирем.
А Морозко по крыше скачет, хохочет: любо ему, что Настеньке своих не жалко.
– Спаси, Настенька, – мужик кричит, – прости, доченька, ошибся я, не понял, как тебе плохо тут было, не губи живые души!
– А мою душу кто спас? – Настенька спрашивает. – Не жить мне счастливой за Иваном-кузнецом, нет у меня больше ни батюшки, ни мачехи, ни сестрицы названой – стала я Морозкиной, девкой студеной да снежной.
Завыл в трубе ветер, легли на пол снежные косы, точно тут и не жили никогда люди. Замычал в стойле скот, залаяли собаки – да и стихло все.
Ехал мимо на розвальнях Иван, кузнец-молодец… Остановил телегу да остолбенел. Ни единого огонька не горит в избе, где Настенька жила, ни свинья не хрюкает, ни коза не блеет. Побледнел Иван,