Я перевожу дыхание.
– Вообще-то, не уверена. Я дружила с одной Хизер, но…
Хизер, которую я знала, на такое не способна. Она была милой, тихой и доброй; всегда заботилась о других. Как-то в местной лавке мы столкнулись с пожилой дамой, которая напрочь забыла свой адрес – деменция. Так вот, Хизер проводила ее. А как-то она утащила из дома теплые одеяла, чтобы отдать их бездомному, прятавшемуся от холода в подземном переходе. Она была вежливой и воспитанной, не забывала сказать «спасибо» водителю автобуса или продавцу в магазине. В отличие от меня: мне бы поскорее запихнуть в рот шоколадку прямо у кассы, выпрыгнуть из автобуса и умчаться по делам…
Однако у Хизер была и другая сторона. Помню, как во время нашей последней встречи ее зеленые глаза вдруг сверкнули, и она яростно стиснула кулаки. Это был единственный раз, когда я видела ее разгневанной. Как я испугалась от такой внезапной перемены: все равно что гладишь тихую, спокойную лошадь, и вдруг та начинает пятиться и отчаянно брыкаться… Но тогда наша дружба подходила к концу, все пошло наперекосяк, и Хизер была зла на весь мир. Особенно на меня. И ее можно было понять.
В последние годы я старалась не думать о Хизер, теперь же ее образ всплывает из глубин памяти, как отражение в воде, – постепенно становясь все более четким и объемным. Вот она, одетая в длинную юбку и «мартенсы»[3], кружится на лужайке, напевая песню «Шарлотта порой»[4]; на руке звенят многочисленные браслеты. А вот она скачет на своем маленьком черном пони по кличке Лаки, ее длинные темные волосы каскадом ниспадают по спине…
Я делаю глубокий вдох – срочно нужна сигарета.
Тут над самым моим ухом раздается чавкающий звук, и я понимаю, что Тед все еще стоит рядом.
– Давай-ка выдвигайся в Тилби, – говорит он с характерным акцентом уроженца Эссекса. Тед уже много лет живет в Бристоле, но так и не смог перенять местный выговор. Более того, когда выпьет, любит поиздеваться над моим произношением. – Возьми с собой Джека. Проверьте, та ли это Хизер, с которой ты училась в школе. Она без сознания, поэтому полиция пока не может предъявить ей обвинение.
Читаю между строк: «И пока они этого не сделают, мы можем печатать все, что нам заблагорассудится».
Тед нечасто демонстрирует какие-либо эмоции, кроме ворчливого раздражения. Правда, после двух кружек пива у него случаются проблески юмора – так из тяжелых туч порой бьет лучик солнечного света. Бо́льшую часть времени у него на лице выражение озабоченности; когда он не курит и не пьет кофе, то яростно нажевывает жвачку. Но сейчас его маленькие голубые глазки сияют от восторга, похожего на тот, который появляется на морде питбуля при виде куска сырого мяса.
– Даже если это не та Хизер, которую ты знала, твое место сейчас там. Пообщайся с ее друзьями, родственниками. Опроси всех, кого сможешь. Опиши покрасочнее местечко, где она стрелялась. Ну, сама знаешь.
Да, знаю – я на этом собаку съела. Вот только раньше,