– Отвяжись от меня, – сказал он торговке. – Не нужно мне твое барахло.
Женщина разозлилась, хотя подобные отповеди были ей и не в новинку. Ради дела ей приходилось такое проглатывать. Она сразу увидела, что моряк положил глаз на Латну, и, проходя мимо, заехала ей своим чемоданом прямо по ребрам.
– Ну что за дура! – вскричала Латна, хватаясь за бок.
– Блядь черномазая, – сказала женщина.
– От бляди слышу, белая жируха, – откликнулась Латна. – Знаю, чем еще ты торговать. Видела тебя на кораблях.
С этими словами она скорчила торговке рожу.
Позже, покинув корабль, Латна снова повстречала ту женщину, при ухажере. Ухажер был тощий, жуликоватый и замахнулся было на Латну. Но Мальти как раз был неподалеку, резко ухватил его за локоть и сказал: «Какого черта ты к ней привязался?» Обидчик пробормотал что-то на неизвестном Мальти языке и был таков, и подружка с ним. Он тоже не понял, что сказал Мальти, но то, как он его схватил, и угрожающий тон говорили сами за себя.
– Хорошо, что ты приходить, – сказала Латна. – Благодарна очень, если бы не ты, я бы вляпаться не смешно. Я б его пырнула.
Миг – и она вытащила из-за пазухи серебряный кинжал с гравировкой и изысканно узким, отточенным лезвием и показала его Мальти. В ужасе он отшатнулся от Латны, и она рассмеялась. Бритва или нож не удивили бы и не напугали его. Но кинжал! Всё равно как если бы Латна выпустила на него змею. Кинжал – вещь, чуждая его миру, его людям, его жизни. Ему вспомнились все те странные, жестокие, будоражащие кровь истории, какие он слышал о распрях Востока и об этих кинжалах, несущих молниеносную гибель.
Совсем иной вдруг открылась ему Латна – и тем самым обрела отчетливость, которой недоставало прежней не во всём понятной чужеземке с порывистыми жестами и юрким телом, той, что попрошайничала в порту и время от времени подкидывала им дорогие сигареты. Она была совсем не такая, как женщины его народа. Она иначе смеялась – тихонько, украдкой. Женщины его народа так заходились хохотом, как будто грохотал гром. И вся их манера, покачивание бедер – всё напоминало движения ладных, полных жизни зверей. Латна же скользила, точно змея. И она пробудила в нем сладостное и странное, повелительное желание.
Из-за нее ему вспомнились кули, те, с которыми он знался еще ребенком на своем острове в Вест-Индии. Это были наемные работники, которых нарочно привезли из Индии – за гроши гнуть спину на огромной плантации сахарного тростника, что граничила с их деревней, располагавшейся на морском берегу. Их волнующая чужестранность деревенским не приедалась никогда. Мужчины в тюрбанах и набедренных повязках – деревенские их называли «фартучками». Женщины с вечной ношей тяжелых серебряных украшений – на запястьях, лодыжках, шеях; с длинными блестящими волосами, которые они прикрывали тканью – местные говорили про ее цвет: «красная, как в Индии». Быть может, сами того не сознавая, кули побудили негров не отступиться от собственной любви к ярким