– Потрясающее зрелище! – голосом нищего на паперти пропел Эйвон. – Не правда ли?
Надо было ахать, а в голову, как назло, не лезло ничего подобающего.
– Я вижу, вы потрясены…
Госпожа Арамона пошевелила негнущимися пальцами ног. Правильно, что временем любви считают весну, весной ничего не обморозишь, и каштаны на голову не сыплются. Благородный влюбленный терпеливо ждал, глядя то на святыню, то на свою спутницу.
– Страшно подумать, что видел этот утес, – выдавила из себя капитанша, представляя себя прикованной к маменькиному комоду. – Но как вышло, что после Алана никого не привязывали?
А стоило бы. Не к скале, так к комоду, но на целую ночь, вдруг бы да помогло!
– Алан погиб, когда его сыновья были совсем детьми. – Обычная скорбь на худом лице Ларака стала вселенской. – Он унес тайну в могилу, а его старший сын принял смерть вдали от Надора. Мой предок Люсьен Ларак привез малолетнему племяннику снятый с убитого родовой медальон, но это все, что он мог.
Ну отчего же, еще можно было приковать нового Окделла к скале и приковаться рядом со всеми чадами и домочадцами. Каменюк здесь хватает, и вообще, собирается граф объясняться или нет? Холодно же!
– Рядом с этим камнем я чувствую себя совсем маленькой. – Это даже не вранье, гаже этих замшелых булыжных морд только маменькины, деревянные. – Мне страшно!
– Как тонко вы чувствуете, – восхитился Ларак. – Поверьте, это дано немногим.
– Вы слишком добры. – Нос у нее, без сомнения, красный, но влюбленным рыцарям красные носы не страшны. – Неужели вас не пугают эти звери?
– Мы часто бывали здесь с Эгмонтом, – завел свою песню Эйвон, и Луизе захотелось его стукнуть. Капитанша уже не могла слушать про придурка, превратившего Надор в смесь склепа с сараем, а здешние обитатели всё долдонили и долдонили про то, как покойный гулял, спал, ел… Странно, что им с Селиной до сих пор не показали ночную вазу, осененную великим страдальцем.
– Сударь… – Отвалятся пальцы или нет? – Эгмонт Окделл мертв, но вы живы, так возблагодарите за это Создателя.
– Я понимаю. – Эйвон вздохнул, как уставшая лошадь, – я слишком часто вспоминаю Эгмонта, но его жизнь придавала смысл и моему существованию. Мир несправедлив, великие погибают, а ничтожества продолжают влачить тяготы бытия. Их удел – оплакивать невосполнимую потерю.
Если б невосполнимую! Красотун Альдо на пару с сынком проклятущего Эгмонта