– A-а, понятно.
Фудзисава с притворной любезностью смотрел то на Сюнскэ, то на билеты, а потом перевёл взгляд на Ои:
– Хорошо, дай билет на лучшие места. Может быть, я не должен этого делать, но теперь о билете можешь не беспокоиться, так что приходи послушать музыку.
Растерявшись, Сюнскэ всё время делал рукой знаки, пытаясь отказаться от протянутого билета, но Фудзисава, приветливо улыбаясь, без конца повторял: «Понимаю, что тебе неудобно, но тем не менее», – билета же не убирал. Более того, за его улыбкой явно проглядывала готовая вырваться наружу неприязнь, если вдруг Сюнскэ откажется взять билет.
– Хорошо, беру.
С трудом превозмогая себя, Сюнскэ неохотно взял билет и сухо поблагодарил.
– Не за что. На вечере будет петь Симидзу Сёити, так что обязательно приходи вместе с Ои-саном… Тебе, я надеюсь, Симидзу-сан известен?
Фудзисава, удовлетворённо потирая свои маленькие ручки, ласково задал этот вопрос Ои, но тот почему-то, уже давно слушавший их беседу, со странным выражением лица, явно отказавшись от шутливого тона, глубоко вздохнул и снова спрятал руки за пазуху.
– Неизвестен, конечно. Я с детства избегаю музыкантов и собак – они для меня не существуют.
– Да-да, ты всегда терпеть не мог собак. Гёте, говорят, тоже их не переносил; может быть, это свойственно гениям.
Видимо, желая получить одобрение Сюнскэ, обладатель фески неестественно громко расхохотался. Однако Сюнскэ, опустив голову, делал вид, что не слышит его пронзительного смеха, а потом, приложив ладонь к своей потрёпанной студенческой фуражке, козырнул:
– Откланиваюсь. Всегда к вашим услугам.
Чинно попрощавшись таким образом, он не спеша спустился по лестнице.
Расставшись с обоими, Сюнскэ вспомнил, что ещё не сообщил в Управление дел факультета о переезде на новую квартиру. Достав свои золотые часы и убедившись, что у него есть ещё с полчаса до условленных трёх, он решил зайти в Управление дел. Поглубже засунув руки в карманы пальто, он медленно направился к обшарпанному зданию из красного кирпича, где находились юридический и литературный факультеты.
Неожиданно над его головой раздался удар весеннего грома. Он задрал голову – небо потемнело и стало цвета старого бочонка, с него на посыпанную гравием широкую дорогу дохнул теплом влажный южный ветер. Недовольно проворчав: «Неужели будет дождь?» – Сюнскэ, даже не собираясь ускорять шаг, покрепче зажав книги под мышкой, неторопливо продолжал свой путь.
Пока он ворчал, послышался новый удар грома и на щёку упала холодная капля. Потом ещё одна, но на этот раз путь ей преградил козырёк фуражки, по которому она скатилась тоненькой блестящей ниточкой. Красный кирпич здания, куда он направлялся, стал каким-то холодным, и когда Сюнскэ дошёл до аллеи гинкго, ведущей ко входу в здание, начал моросить дождь, обволакивая, точно дымкой, верхушки деревьев.
Сердце идущего под дождём Сюнскэ охватила тоска. Он вспомнил голос Фудзисавы.