И женщины подбавляют восторга:
– Ах, питекантроп! Какой ты! Какой! – И добавляют что-то свое, сугубо женское.
Но все чаще женщины поглядывали на других и видели их преимущество по сравнению с предметом их верноподданной страсти. А мужчины все чаще задумывались: а с какой стати? Они отдают ему лучших женщин, лучшие плоды своего труда, а результата никакого. По-человечески еще никто не живет, да и черт с ней, с человеческой жизнью, если при ней придется вот так вкалывать на дядю, пусть даже на дядю питекантропа. Так мужчины подумали и отправили питекантропа на заслуженный отдых. Хотели отправить на вечный, но не те уже были времена. Выделили ему отдельную пещеру, у входа поставили троглодитов – охранников – то ли его охранять от общества, то ли общество от него охранять. А вместо него избрали коллективное руководство.
Сидят, соображают, куда дальше двигаться. Один говорит: «Надо строить первобытный коммунизм». Другой говорит: «Надо строить первобытный социализм». Третий говорит: «Надо строить первобытный капитализм». Стали пробовать и то, и другое, но выходит что-то не то.
Первобытный получается – коммунизм не получается. Первобытный получается – социализм не получается. А уж капитализм получается такой первобытный, что его еще питекантропы считали пройденным этапом.
Женщины говорят:
– Лучше было при питекантропе. При нашем любимом питекантропе. Тогда мы хоть одного кормили, а теперь вон какую ораву надо кормить!
Где-то раздобыли портрет питекантропа. Ходят, размахивают портретом, требуют возвращения к единоличной власти.
Коллективные руководители объясняют: обратной дороги нет. Но куда вперед идти – тоже не знают…
Самый длинный африканский анекдот
Австралопитек жил в Африке. Место хорошее, никто не говорит, но австралопитек как-то не чувствовал себя дома. То и дело кто-нибудь да спросит:
– А почему, собственно, вы живете в Африке?
И нечего ответить. Действительно – почему?
Как-то так сложилось, что он родился в Африке. Хотя и австралопитек. Африка его родина, понимаете?
Нет, никто этого не понимает.
И стал австралопитек замечать: не любят в Африке австралопитеков. Почему не любят? А просто так. Просто потому, что они австралопитеки. Дети домой приходят в слезах: с ними не хотят играть, обзывают австралопитеками. Жена пойдет за продуктами и вернется ни с чем: ее опять не пустили без очереди, они пускают только своих, и у нее во всей очереди нет ни одного своего человека.
И все чаще австралопитек стал подумывать: а не уехать ли отсюда куда подальше, на историческую родину? С женой посоветовался, с детьми. И стали они все вместе готовиться к переезду.
Но с переездами в то время было трудно. Из Африки в Австралию по морю не переплывешь, а по суше пешком не дотопаешь.
Собирались, собирались… И так в сборах прошла вся их жизнь. И кончилось тем, чем обычно кончается жизнь: они умерли.
Вот и весь анекдот. Нет, не весь, это очень длинный анекдот. Потому что прошло три миллиона лет – и вдруг австралопитека находят в раскопках.
Тут, конечно, сразу возникает старый вопрос: а почему в Африке? Австралопитек – и в Африке.
Один случайный прохожий говорит:
– Вы же знаете этих австралопитеков. Они всюду пролезут.
Сказал – и прошел. А разговор остался. Несправедливый, обидный разговор.
Потому что австралопитеки никуда не пролезали. Они жили в Африке и умерли в Африке. Здесь прошла вся их жизнь. Прошла, как этот случайный прохожий: пришла и ушла. И что от нее осталось? Ничего не осталось. Только этот длинный африканский анекдот.
Изобретение любви
Как возникла любовь? Неужели она досталась нам от обезьяны?
Но у обезьян любви нет, у них секс. Или похоть: похотел, похотел и перехотел. А любовь не может целиком зависеть от похоти.
Возможно, из всего человеческого первой появилась любовь, а потом уже стала нас вытягивать из животного состояния.
Условия жизни у первых людей были трудные, примерно такие, как при развитом социализме. И даже при развитом коммунизме, потому что у них ведь был первобытный коммунизм. Семья большая, поскольку с первобытной домашней работой ни одна женщина в одиночку не справится. А если наберется много женщин, тут уже мужчина перестает справляться, и приходится добавлять мужчин. Иногда набиралось до двадцати, до тридцати человек, и все это в тесной пещере, без всяких удобств. Если ночью случится выйти по нужде, то уходишь, как на войну: не знаешь, удастся ли вернуться. В темноте можешь вернуться к другой жене, а то и вовсе в другую пещеру.
Поэтому, возвращаясь среди ночи в пещеру, первобытный человек первым делом принимался ощупывать жену, чтоб убедиться, туда