– Зато в тебе ни капли притворства, – произнесла я полушёпотом с лёгкой улыбкой.
– Мил… – зашипела подтанцовка. – Мил, хватит…
– Мельникова, что здесь происходит? – за спиной, очень близко ко мне послышался голос Одинцова.
Милана тут же выпустила мою толстовку из кулака, не забыв при этом грубо толкнуть в грудь.
Одинцов мягко придержал меня за спину и тут же убрал руку, когда я от него дёрнулась.
– Ничего, Константин Михайлович, – слащаво пропела солистка. И, кажется, построила преподу глазки. – Просто Мельникова попросила совета по поводу её прыщей. Вы же видите, что у меня кожа идеальная. Я в этом разбираюсь…
– И? – холодно оборвал её мужчина.
– Безнадёжный случай, – вздохнула горестно Милана. – Ей ничего не поможет.
– Как жаль, – состроила я иронично-печальную рожицу.
– Угу, – кивнула Милана, сверкнув в мою сторону недобрым взглядом. – Ну, ладно. До свидания, Константин Михайлович. Не прощаемся… Мельникова, – выплюнула она брезгливо.
Я оправила толстовку, закинула рюкзак на плечо и заглянула в лицо Одинцову, который хмуро смотрел на меня всё это время сверху вниз.
– Что? – не выдержала я его молчания.
– В аудиторию, – отрезал он коротко и первым пошёл в озвученном направлении.
Следом за преподом я вошла в аудиторию. Право выбора оставить дверь открытой или закрыть он, похоже, оставил мне.
Обхватив пальцами потёртую серебристую ручку, я засомневалась, стоит ли её закрывать наглухо. С одной стороны, следует оставить дверь открытой, чтобы любой проходящий мимо мог услышать и увидеть наш разговор. Да и Одинцов будет вести себя гораздо сдержаннее, если мы останемся открытыми. Но, с другой стороны, в том-то и проблема, что наш разговор может услышать кто угодно. Одинцов не стесняется в выражениях, не кривит, говорит прямо и порой это звучит грязно, а я не хочу, чтобы догадки Одинцова стали поводом для слухов тех, кто может понять что-то не так.
Поэтому дверь я закрыла наглухо. Обернулась на месте и увидела мужчину, уже сидящего за преподавательским столом.
– Подойди, – бросил он коротко, при этом не посмотрев в мою сторону.
С хмурым выражением лица он разглядывал ручку, которую крутил между пальцами.
Стиснув челюсти и прикусив язык, желающий послать его куда подальше, я всё же сделала несколько шагов к его столу и встала напротив. Скрестила руки на груди и выжидающе уставилась на светлую челку, что частично завесила его глаза.
Мужчина не спешил говорить. Казалось, он вообще забыл, что в аудитории не один. А ещё именно сейчас он напомнил мне отчима, который любил в детстве ставить меня перед собой и давить психологическим молчанием, придумывая мне очередное наказание.
– Твой отчим… он… – ему будто с трудом давались эти слова.
– Ясно, – выдохнула я и, не желая слушать дальше, направилась к выходу из аудитории.
– Алёна.
Тихим мужским голосом, как маленьким камешком,