Сказка о полярной медведице и о том, почему земля крутится. Лена Лептунова

рыше, переливается. Да только надоело мне с матерью в доме сидеть, да и скучно.

      Решили мы тогда с моим другом Петькой, он по соседству жил, пойти батю встречать, а матерям наврали, что недалеко сходим, и в лес не будем заходить – так, поглядим только издалека. Как раз распогодилось, и солнце, хоть до весны было прилично, ощутимо припекало.

      В лесу нашем ручей был. Летом ерунда-ерундой, в два прыжка его ребёнок перескочит. А на пороге весны коварный и страшный, скрытый под глубоким снегом, бурлит ледяной водой и так и норовит утянуть всякого глупого, что в сугроб полез.

      Мы с Петькой как раз в следопытов играли. Пытались определить, кто это по снегу прошёл, ну и заодно угадать, куда отец мой направился. Так вот следили мы за цепочками самых разных ямок на снегу – где лиса, где заяц, где тетерев, и не заметили, как к ручью подобрались. Как провалился в него, не помню. Вроде только по сугробам лазили, смеялись и, как бульдозеры в райцентре, тащили снеговой вал перед собой – и вот я уже один, очень холодно, сыро, место какое-то непонятное, и меня как будто куда-то уносит.

      – Сенька! – глухой вскрик друга – вот и всё, что я услышал, пока на меня окончательно не навалилась тьма.

      Не знаю, сколько времени прошло, а глаза я открыл как будто уже и не в лесу вовсе. Сухо и тепло, только стены как будто круглые, на подпорках, которые кверху сходятся. Знаки на них разные, фигурки: олени, люди, вроде бы звёзды. А рядом бабушка сидит, старенькая, седая, и головой качает неодобрительно. Глаза узенькие, как две прорези на сморщенной ткани лица. Одета она была в простое платье цвета выгоревшей травы, с вышивкой и какими-то костяшками, бляшками в тон. Я вспомнил, что таких, как бабушка, у нас чукчами зовут, да только сами они себя называют по-другому.