Маус многозначительно крякнул. Даже для самого себя многозначительно.
Еды, в принципе, всегда хватало. О его ноге многие знали. Кто-то действительно подсовывал под дверь «подарки» и быстро убегал. Причём «подарком» было, как правило, что-то бесполезное и безвкусное. Кто-то передавал лично в руки. И вдогонку пытался совать деньги. Да и пенсии хватало, чтобы сходить в магазин. Или можно было попросить сходить за него какую-нибудь старушку-соседку в платье с цветочками летом или вязаной шапочке зимой.
Снова двинулся на балкон, стратегически задержавшись у разобранного и обращённого в хаос дивана.
Кряхтя на колене, он привёл постель в порядок, а затем с наслаждением потянулся, достав макушкой до маленькой полки, которая каждое утро норовила уничтожить его череп. Хрустнул скелетом и достал помятую пачку сигарет вместе с полупрозрачной дешёвой зажигалкой. Возобновил путь до подъезда и лестничной клетки с бетонным балконом.
Устроился. Музыку включил через наушники, в трёх местах перемотанные изолентой. Один из последних альбомов Lana Del Rey принёс с собой копну пахучих листьев, слегка царапающих лицо. Брызги воды вокруг сделанного кем-то рукастым пирса из широких, тяжёлых и серых досок. И ещё кирпичную пыль на руках после того, как забрался в какие-то брошенные всеми развалины сельскохозяйственного назначения. По утрам мозги Мауса преобразовывали музыку в воспоминания, вполне возможно, даже не в его воспоминания.
А по вечерам Маус просто пускался в пляс внутри своего тела, на кончике сигареты.
Внезапно в музыку втиснулась его тощая учительница ОБЖ. Вспомнил пыльный класс, душную зиму за окном, которое было вечно покрыто ледяной пылью, даже в мае, и капающий умывальник.
– Сигареты – это факелы, которые освещают путь в ад!
Ещё из умывальника шла жидкость, похожая на традиционный американский кисель, который сектанты мешали с цианидом калия на том самом выступлении Джима Джонса, считавшего себя реинкарнацией Иисуса, Будды и Ленина.
Ну… Факелы и факелы. Хоть какой-то источник освещения, знаете ли.
Маус вытащил из гиперболически огромного кармана шорт пепельницу и водрузил её на бетонную плиту, которая служила границей балкона и атмосферы Земли.
А то просто вниз кидать, когда докуришь, – совестно.
Последний раз затянулся.
Подумал о том, сможет ли перетащить кресло с шестого этажа на свой, двенадцатый. Нет, не сможет. Но хотелось бы, поскольку сейчас нога устала только сильнее.
А ещё стояла липкая и тёплая погода, выматывающая из людей на улице всю душу и способность соображать.
Он подумал, что может проведать Лину и её маму. Просто посидеть у них, впитывая вечную прохладу бетона, или вежливо выкурить ещё одну сигарету на балконе. Поговорить. Извиниться за что-нибудь.
Так вроде бы принято у приличных, привычных глазу людей. Они заходят в твоё поле зрения, расшаркиваются на пороге – долго так, старательно, чтобы комья грязи долетели до самых твоих сакральных