– Досан был всего лишь легковерной рухлядью. Ты легко затуманил его разум своим коварством, настроил против меня. Он отвернулся от собственного сына в твою пользу, за что и поплатился жизнью. Жаль он не видит твоего фиаско, – фыркнул Ёситацу надменно. – Дорога в Овари для тебя теперь закрыта. Имагава растопчет вас всех в одночасье, будь уверен! Наверняка его армия уже подходит к стенам Одаки.
Сабуро молча сокращал дистанцию, чертя концом нодати о каменные плиты пола. Враг, раздосадованный тем, что диалог не состоялся, принял стойку, держа катану двумя руками по левую сторону. Сабуро ждал, испепеляя его пылающим во тьме взором.
Ёситацу пододвинул ногу ближе и в тот же миг сорвался с воплем с места, воздев меч над головой, Татсусиро скользнул тенью ему навстречу. Инферитовый клинок прошелся длинной диагональной линией от плеча до бедра. Ёситацу засеменил на ослабших ногах и, издав глухой хрип, завалился на пол. Он хватал ртом воздух, скреб руками по каменным плитам, словно в стремлении уползти от смерти. Сабуро пристально наблюдал за его потугами – так натуралисты следят за предсмертной агонией мухи в лапах паука.
– Пасть от руки такого трусливого червя, – проговорил наконец. – Досан был достоин лучшей судьбы, должен был пасть смертью храбрых в великом сражении за единство Хонсю, а получил нож в сердце от собственного сына. Каким бы никчемным ребенком ты ни был – он любил тебя. Любовь к тебе его и сгубила. У родителей это заложено в подкорках сознания, к сожалению. Им не дано принудительно вырвать это чувство из своего сердца. Даже если бы я попытался воздействовать на его отношение к тебе – ничего бы не вышло. Сайто Досан был несгибаем в своем отношении к людям, он чувствовал их сердцем, угадывал их сущность и стремления каким-то свойственным только ему одному инстинктом.
Ёситацу перестал барахтаться и теперь лишь хрипло дышал.
– Надеюсь в своей предсмертной песне ты сложил об отце немало добрых слов, Ёситацу. Иначе не жди от него прощения.
– Не отец он мне… Плевал я… на его… прощение.
– Как глупо, – сказал Сабуро и вогнал меч в левую лопатку, смирившемуся со своей участью, врагу.
Кто-то из раненых солдат еще кряхтел и тяжело дышал, кто-то все еще стремился уползти подальше от победителя, а за дверьми донжона отряхивался ото сна новый день. Серый и мрачный, будто отражающий внутреннее состояние Сабуро, одержавшего долгожданную победу над злонравным врагом. Душа его не ликовала, а сам он не ждал громких оваций от людей, которые до последнего не верили в победу. Он привык, что каждое его стратегическое решение втихомолку ставится под сомнения, но не имел привычки надрывать глотку, чтобы доказать действенность выбранной тактики. Вместо этого Татсусиро Сабуро завоевывал доверие и любовь окружающих его людей решительными действиями и – как следствие –