После того как митрополит Волоса Илия рассказал мне о нём, я во время своего первого посещения города Трикала прежде всего захотел познакомиться с ним. Действительно, я увидел, как множество сельской молодёжи входило и выходило от него. Держа в руках книгу «Предназначение человека», он с очками на носу читал и объяснял им слова отца Евсевия. Не думаю, что сам отец Евсевий знал свою книгу лучше, чем господин Илия. Обычно он выделял в ней некоторые места и объяснял их.
– Иное «исследовать», и иное «читать». Иное «иерей», и иное «священник». Нам необходимы иереи. Иное «проповедник», и иное «духовник»[46].
Своими духовными беседами он многих побудил принять священство. Когда он видел, что человек призван к священству, то уже не оставлял его: со всем усердием он старался наставить его и возжечь в нём огонь любви к святому алтарю. В своём возвышенном учении он показывал юноше, что священство не профессия, но величайший из даров, ниспосланных Богом человеку: служение святым и спасительным Таинствам на всём протяжении жизни человека: от его рождения до смерти, и даже после смерти.
Устав братства «Зои» оказал на его жизнь большее влияние, чем на членов самого братства. О нём он узнал непосредственно от основателей братства и проникся им как правилом духовной жизни для человека, живущего среди мира и посвятившего себя Богу. Так, тело его всегда было чистым, хотя он не пользовался кремами и одеколонами, одежда – всегда простой и опрятной, волосы были расчёсаны на пробор, усы небольшие, лицо всегда чисто выбрито. Всё это было основами внешнего приличия и должно было соблюдаться непременно. (Одна приятная старушка, жившая в конце улицы Гиппократа по соседству с домом братства «Зои», рассказывала мне: «Я никогда не видала, чтобы кто-то из братства не был тщательно выбрит; казалось, что они бреются все ночи напролёт».) Его комната была скудно обставлена, но в ней всегда были порядок и чистота. Он придерживался и других принципов, намного более важных, чем только что упомянутые. Так, он никогда не путешествовал в воскресенье, чтобы не пропустить литургии, не пользовался фотоаппаратом и не любил фотографироваться. Он съедал всё, что было на тарелке, и не оставлял на столе кусков хлеба. В промежутках между приёмами пищи он не перекусывал и никогда не ел на ходу. Ел он необычайно аккуратно и бесшумно. Молчание за столом было для него нерушимым законом. Он не встречался с женщинами на улицах и всегда следил за тем, куда смотрят его глаза,