Лицо немного полное, упитанное; черты лица правильные, бородка а lа Буланже и губки сердечком. Прибавьте к этому нежные, белые руки и перстень с крупной бирюзой на правом мизинце – и вы поймете, почему Коротаев еще до сих пор производит в любительских спектаклях неотразимое впечатление, которому еще способствовало то, что держал он себя относительно барышень довольно равнодушно. Видно было, что это – мужчина, успокоившийся в сознании своей красоты и безусловной порядочности.
При всем своем желании держаться у Капитона Николаевича попроще, он не мог не фатить, конечно, сдержанно, невольно, фатить только потому, что «привычка – вторая натура».
Он заговорил… и заговорил очень недурно. Коснулся деревенской скуки, упомянул, что озимые плохи и что на земском заседании он думает поставить это на вид, свел разговор на охоту и… слегка зевнул. Потом левой рукой, двумя пальчиками, достал портсигар из бокового кармана, постучал об этот портсигар папиросой, закурил, слегка помахал спичкой и деликатно бросил в пепельницу.
В это время передняя сразу наполнилась смехом и шумом. Приехали с матерью две сестрицы Ульяна Ивановича, еще одна девица, которую Яков Савельевич звал «шавочкою», и два соседа-помещика – Савич, худой и серьезный старик, с седыми, короткими волосами, обладатель сорока пяти десятин, и Баскаков, молодой неглупый человек, очень деловитый хозяин, одетый как железнодорожный рабочий.
Барышни явились очень веселою компаниею, но, глянув в кабинет и увидев там какого-то незнакомого господина, не раздеваясь, на цыпочках прошмыгнули на половину Софьи Ивановны. Старуха, их мать, очень любопытно заглянула в кабинет и тоже сочла за лучшее ретироваться к Софье Ивановне.
Едва успел Капитон Николаевич познакомить Савича и Баскакова с Коротаевым, вошел еще помещик, Телегин, громадный мужчина, в поддевке, длинных сапогах, с кинжалом на поясе.
– А я с охоты, – заговорил он, входя в кабинет и не обращая внимания на Коротаева, – затравить ничего не затравил, но подрался.
– Как подрался? – воскликнул Капитон Николаевич.
– Очень просто… за милую душу… Да как же, еду я по зеленям, смотрю – староста Лопатинский едет навстречу. «По какому такому праву по зеленям? Барин велели ловить!» Каково? Ловить. Как сгреб я его – до земли не допускал!
– Ха-ха! – закатился Уля. – У тебя, брат, мертвая хватка.
– Да уж, брат, сгребу, так не вырвешься.
– Ну, не всякого! – раздался вдруг голос Ивана Ивановича. – Вот попробуй-ка, сгреби меня!.. Здравствуй, – заключил он, понижая голос, потому что Капитон Николаевич показал ему глазами на Коротаева.
Иван Иванович непринужденно расшаркался с последним и вдруг брякнул:
– Жомини да Жомини, а об водке ни полслова. Капитон! Велика давать пирог!
– Пожалуйте, господа! – там уже готово. – Скромно сказал Капитон Николаевич. – Чем бог послал…
Все встали и шумно двинулись в залу. Коротаев тоже пошел.
Но