– У меня они обычно ведут себя хорошо, – ответила Магнея и улыбнулась ему. Тут подошел официант, чтобы принять у них заказы.
Вечер протекал гладко: Бьяртни с Хендриком беседовали о работе и о футболе, Ауса сидела молча, погрузившись в свои мысли. Магнея время от времени посылала отцу с сыном улыбки, порой вставляла в их разговор словечко, но в основном сидела молча, как Ауса. Поэтому она очень обрадовалась, когда вечер подошел к концу и они вышли из ресторана. На улице под тонкое пальто прокрался прохладный ночной воздух. Она взяла Бьяртни под руку и прислонилась к нему.
Остаток вечера они провели вдвоем.
И лишь когда Бьяртни заснул рядом с ней – из глубин ее памяти всплыло лицо. Она так и видела перед собой эти темные глаза, которые встретили ее, пока она обводила взглядом ресторан. Иеще долго она лежала в ночи без сна и силилась отогнать воспоминания, которые вставали перед ней как живые, стоило ей только закрыть глаза.
Акранес 1989
Папа много дней не возвращался домой, она уже перестала и спрашивать о нем. Когда она спрашивала, маме это не нравилось. И она поняла, что он не вернется. Много дней она наблюдала, как приходят и уходят разные люди, разговаривают друг с другом. Но ей никто ничего не говорил. Они глядели на нее, гладили по голове, но избегали смотреть ей в глаза. Но судя по тому немногому, что она услышала, ей не составляло труда догадаться, что произошло. Она знала, что в тот день, когда папа ушел из дому, он вышел в море на своей лодке. Она слышала, как вокруг говорят о катастрофе и шторме. Шторме, забравшем папу.
В ту ночь, когда он пропал, она вскочила оттого, что ветер громыхал железными листами на крыше, словно пытаясь оторвать их. Ей снился папа: живехонький, улыбающийся, с капельками пота на лбу. В точности как когда-то летом, когда он пригласил ее покататься на лодке. Перед сном она думала о нем. Папа как-то сказал ей, что если вечером перед сном думать о чем-нибудь хорошем, то и сны будут хорошими. Поэтому она и думала о папе: ничего лучше она и представить не могла.
Прошло много дней, и люди перестали заходить. В конце концов остались лишь они вдвоем с мамой. И мама ничего ей не отвечала, сколько бы она ни расспрашивала. Она лишь говорила что-то невпопад, отмахивалась, велела пойти на улицу поиграть. Порой мама сидела, уставившись в окно на море, и очень много курила. Гораздо больше, чем раньше. Ей хотелось сказать маме что-нибудь приятное,