Эффект, произведенный на американца, был поразительным. С пронзительным восклицанием он вскочил с кресла, словно отвечая на неожиданный призыв. Затем, пробормотав извинения, он с досадой опустился обратно на кресло и продолжил разговор с напряженным сосредоточением.
Снова и снова этот пронзительный крик заставлял нас обратить внимание на каденцию, чья душераздирающая настойчивость не поддается описанию. В него вкрался и смешался с ним гулкий монотонный барабанный бой.
После первого же затишья единственной реакцией странного гостя было то, что он на мгновение закрыл глаза и крепче сжал стул, пока не заскрипел терзаемый тростник. Наконец, однако, он поднялся и, сцепив руки за спиной, зашагал по палубе осторожными скованными шагами.
Он умолял всех оставить его и дождался, когда они уйдут; и здесь же, все еще вышагивавшего взад-вперед, Джорно нашел его несколько часов спустя, когда, не в силах заснуть, француз вышел покурить.
В предрассветных сумерках страдалец поведал Джорно оставшуюся часть своей истории, удивительно мало сдержанной для человека того класса, к которому он, очевидно, принадлежал.
Попав в результате своего злоключения под гостеприимный кров жителей атоллов, он обнаружил, что их обходительность сравнима лишь с их восторгом по поводу его прихода. Они с благоговением гладили его белую кожу и ласкали пушистые волосы – и мужчины, и женщины, и дети.
Возможно, смутное атавистическое восприятие распознало в его прекрасной белокурой мужественности расовый идеал европеоидных предков. Возможно, он был для них чем-то вроде воплотившейся сказочной мечты.
Их речь, которая лишь как диалект отличалась от уже знакомого языка маркизцев, он уже понимал. Ни один белый человек никогда не посещал их, рассказали они ему. Сами они не были мореплавателями, никогда не осмеливались выходить за пределы видимости суши, а суда извне редко причаливали к этим коварным берегам.
Много лун назад с ближайшего острова сюда прибыло одно судно, но другого, возможно, уже не будет. Проход через рифы был очень коварный, как они понимали, и мало что могло соблазнить чужаков отважиться пройти по нему.
Трижды он решался один в одиночку на легкой лодке отправиться на поиски ближайшего острова. Один раз его отнесло течением на риф; один раз его вытащили из прибоя несколько приютивших его хозяев, которые, придерживаясь суши, следили за его продвижением; а однажды, после трех дней безнадежного дрейфа, его, полубезумного от жажды, прибило к берегу во время мощного прилива.
Он был в отчаянии, ведь у него дома была девушка – потрясающая девушка, как он описал ее Джорно, – изысканно привлекательная, но строгая и спортивная, почти как мужчина. Он должен вернуться к ней и к своим привычным занятиям.
Постепенно, однако, когда он убедился в безнадежности своего положения, атоллы начали плести вокруг него свои дурманящие чары. Его тело, давно уже обнаженное, больше не испытывало придирчивого