Дягилев. С Дягилевым. Серж (Сергей) Лифарь

людей с точки зрения их полезности или известности. Она совершенно не искала людей, а потому у нее были только „свои“. Но, Боже, сколько было этих „своих“! Кавалергардская семья, дягилевская семья, панаевская семья были той обширной средой, из которой подбирался этот обширный круг „своих“. И подобрался вовсе не искусственно, а как-то сам собою. Людям светским, в узком смысле этого слова, всем специально петербургским типам, словом, людям, смотревшим на светские отношения с точки зрения полезности для продвижения по службе или для приобретения нужных знакомств, дом Елены Валерьяновны был совершенно не нужен и даже скучен. С другой стороны, и сами хозяева не приручали этот внешний, не подходящий им элемент. Они не умели и не хотели возиться с гостями, занимать их. Постоянным посетителем дома Дягилевых становился тот, кто чувствовал себя у Дягилевых „как дома“…

      На ее четвергах, домашними средствами, исполнялись чуть ли не целые оперы. Гораздо позднее, когда уже прошли „прекрасные дни Аранхуэса“[6], в конце 90-х годов, мне самому случалось слышать квартет из „Риголетто“ или из „Жизни за царя“, исполненные „семейными силами“. Дягилевы были все музыкальны, а в семье Панаевых имелся подлинный музыкальный самородок, не дилетантского типа, как у Дягилевых».

      О музыкальности Дягилевых мы имеем множество свидетельств с разных сторон; знаем, что «Полюшка», отец Сергея Павловича, знал наизусть всю оперу Глинки «Руслан и Людмила», да и не одну эту оперу…

      Об исключительной дягилевской музыкальности, о том, как все Дягилевы дышали музыкой, вспоминает и мачеха Сергея Павловича, описывая жизнь в Бикбарде: «Но, вот, из залы раздались звуки фортепиано. Говор, крики, смех, движение… замирает… всякий спешит к какому-нибудь месту… даже дети приближаются на цыпочках и осторожно садятся… воцаряется тишина, казавшаяся за минуту еще недостижимой. Все превращается в слух… Семья-музыкантша, в которой маленькие мальчики, гуляя, насвистывают квинтет Шумана или симфонию Бетховена, приступила к священнодействию».

      Среди этих мальчиков исключительно музыкальным был Сережа, жадно впитывавший в себя всякую музыку и глубоко переживавший ее. Настоящий, восторженный культ у Дягилева был к Чайковскому. Причин для такого культа Чайковского было множество, между прочим, исполнение романсов Чайковского сестрой мачехи Дягилева, А. В. Панаевой-Карцевой. «С совершенно исключительной художественностью, – свидетельствует Д. В. Философов, – исполняла она произведения Чайковского. Петр Ильич особенно ценил исполнение его романсов. Как это ни странно, во второй половине восьмидесятых годов Чайковский еще далеко не пользовался общим признанием, и А. В. во многом посодействовала успеху композитора. Кажется даже, что знаменитый романс „День ли царит“ Чайковский написал специально для Ал. Валерьяновны…» Дягилев всю жизнь помнил, как он был ребенком в Клину у «дяди Пети» – он гордился своим родством с Чайковским и любил называть его «дядей Петей». Быть