– Придет, никуда не денется… – утешала его Манефа. – Может, там какой гвоздик осталось вбить.
– Так пришел бы и сказал. Не голова у него на плечах, а мешок с сеном, у дурака у этого.
Однако Гриша не приходил.
За несколько минут до шести Алим уже не на шутку разбушевался.
– Дьявол! Идиот! Я ему всю морду раскрою сапогами!
– Надевай старые, они еще хорошие, – посоветовала Манефа.
– Не хочу старые!
– Может, мне сбегать? – предложила тетка Таисия.
– Да куда ж бежать, мамаша? Вот-вот гости придут! – чуть не плача, запротестовал Алим и взглянул в окно. – Не видно рыжей белуги! Что он со мной делает, дохлый лещ!.. Вона и гости первые идут, Потехины идут, отец с сыном…
Он ударил в бешенстве себя по бокам.
– Надевай, говорю, старые! – почти приказала Манефа.
– Да они даже не чищеные! – крикнул, багровея, Алим. – Хоть бы ты их почистила, догадалась.
– Да кто ж знал…
– Кто ж знал?.. А ну вас всех…
Глаза его забегали, в бессильной злобе он схватил со стола пустую тарелку и ударил ее об пол.
– Господи! – взмолилась тетка Таисия.
Выместив на тарелке злость, Алим опустился на табуретку и затих, увидев спокойно подходившую к нему Манефу и страшную в этом спокойствии. Лицо ее побледнело, серые глаза по-кошачьи сощурились, уголок рта чуть дергался.
– Это ты зачем? – еле слышно спросила она у мужа. – Характер показываешь?
– Я… я измучился, Маня.
– Измучился?.. Эх, ты! И посуду бить не умеешь!
Она быстро схватила за уголок скатерть и с силой рванула к себе… Со звоном, разбиваясь, падая, ломаясь, полетели на пол бутылки, тарелки, миски… С торжествующей улыбкой на алых губах Манефа сдернула вторую скатерть, третью, четвертую… Страшный грохот наполнил дом. Обнаженные некрашеные столы выглядели жалко и как-то стыдливо. По полу растекались огромные лужи вина, мешаясь с жареным мясом, яблоками, кружочками колбасы.
– Святители! – заголосила тетка Таисия, хватаясь в ужасе за голову. – Что она, окаянная, делает? Убейте ее! Убейте!
Манефа пнула ногой бочонок с пивом, скатила его с табуретки и, не оглядываясь, быстро прошла в кухню, а из кухни – в сад.
Алим тупо смотрел на учиненный погром. Руки его судорожно вцепились в лацканы пиджака. В остановившихся глазах блестели слезы.
– Маня… Маня…
Ему ни капли не жалко было побитого добра, он не думал и о гостях, он холодел от мысли, что с таким трудом сооруженное здание примирения так неожиданно и глупо рухнуло и разбилось вдребезги у его ног.
Все начиналось сызнова.
А в это же время на берегу Волги, на старом замшелом обрубе сидел Гриша Банный с Аксюшкой-дурочкой, обнимал ее за талию костлявой рукой и негромко рассказывал ей о том, как в двадцатом году он впервые познакомился с удивительными законами физики и о том, какие страшные повреждения может