Яков Прокофьич с безопасного места в берестяную трубу стал вызывать Анфала на переговоры. Отпихнув пытавшихся его удержать кметей, Анфал выстал на лесину, поглядеть.
– Подходи на говорю! – позвал.
Яков Прокофьич, волоча по снегу полы распахнутого зимнего вотола и глубоко проламывая зелеными сапогами рыхлый снег, шел к нему так же, как и Анфал давеча, небрегая опасностью, что подстрелят.
– Сдавайся, Анфал! – возгласил Яков, подойдя близь. – Людей погубишь! Падут за тя – тебе Богу ответ держать! Лучше сдайся нам! Тебя одного нам и надо! Людей выпущу, вот крест! – Он широко осенил себя крестным знамением.
– Молодцов вопроси сам! – возразил Анфал с усмешкой. – Похотят ли в новогородску неволю?! А я – не хочу! Мне ищо в Волхове рано тонуть!
– Чего ты хочешь, Анфал? – продолжал вопрошать Яков.
Анфал зло сплюнул. Взобравшись на глядень, он ясно видел, сколь много новгородцев и сколь мало бойцов у него самого.
– Воли! – отмолвил упрямо и зло. – В вашем вольном городи воли не стало, вота цьто, Яков! И сам ты не отвергнешь того. Коли и есть кому воля, дак токмо вятшим, а мы вси для вас – так, захребетники!
– Смотри, Анфал! Будет драка, некоторого не помилуем!
– Молодцы! – прогремел Анфал, вполоборота глянув на своих. – Деремси али как?
– Деремси! – дружно прокатило у него за спиной. – Не выдадим тя, Анфал Никитич, не сумуй!
– Слыхал, – оборотил Анфал косматый лик к Якову, – вот те и мой сказ. Попробуй возьми сначала!
Он ловко соскочил с лесины, две-три запоздалые новгородские стрелы пролетели вслед.
Ратные стали переругиваться: «Шухло! Рыбоеды! С гнилой трески да со сплошной тоски! Кибаса!» – летело с одной стороны. «Ушкуйники! Огрызы! Оглоеды! Шильники вонючие! Стерво собачье!» – с другой.
Понемногу начинался бой. На сей раз новгородцы не полезли на приступ, а стали засыпать Анфалов стан стрелами. Ратники подставляли под ливень стрел щиты, свернутые овчинные опашни и вотолы. Ржали и бились у коновязей раненые и умирающие кони. Коням досталось больше всего. Раненые ратники заползали под кокоры, хоронились в снегу. Какой-то молодой парень, пятная снег кровью, скулил по-собачьи. Анфал, прикрываясь щитом, утыканным новгородскими стрелами, обходил острог, рукою указывал слабые места, кивал молча, когда ратные кидались заделывать очередную брешь, шел дальше. Теперь дружина новгородских кметей начала заходить со стороны горы. Ратные лезли сквозь оснеженный ельник с ножами в зубах, на ходу доставая луки. «Сюда!» – позвал Анфал. Новгородцев, выползающих из ельника, встретил ливень стрел. Теряя людей, те опять отступили и теперь обстреливали стан, пуская стрелы высоко вверх. И те с жужжанием неслись к земле, попадая то в снег, а то и в человека или в лошадь. С истомною медленностью тянулись часы. К вечеру, когда засерело наконец, половина ратных едва держалась на ногах, все были голодны, иные, падая в