– Горбатого могила исправит! – желчно выговорил министр иностранных дел и, не прощаясь, кинул трубку.
Никита Сергеевич с минуту сидел, не шевелясь, потом взял телефон и соединился с Серовым.
– Грузин, баб и гостей выпроводили. Василию делают капельницу, он притих, испугался, – доложил председатель Комитета государственной безопасности. – Девушка заявление об изнасиловании писать не стала. С каждого участника застолья взяли объяснение.
– Вот что, – перебил Хрущев, – вези, Ваня, Ваську назад.
– Куда назад? – не понял Серов.
– Куда-куда, в тюрьму!
– Подайте-ка мне иконки! – протянула ладошки Марфа.
– Все, матушка?
– Все.
Иконки были простенькие, бумажные, одна лишь старенькая, в затертом медном окладе – Николай Угодник. Марфа раскладывала их на постели, перебирала, так и засыпала среди икон. Утром иконы оказывались на прежнем месте, в уголке, где горела лампадка.
– Кто их туда ставит? – удивлялась помощница.
– Живые они! – объясняла Марфа.
Целовала ей руку Надя.
– Храни тебя Бог, матушка!
– Храни всех нас!
Марфа молилась неустанно, могла забыть покушать, про все забыть, так велика была ее молитва. Очень радовалась она, когда на подоконник садились птицы, сразу поворачивала в их сторону свою незрячую голову.
– Голубушки разгуливают! – улыбалась Марфуша, словно видела их.
Поест, а крошки соберет для пернатых, потому на узеньком подоконнике постоянно ворковали сизые голуби.
Ходила Марфа плохо, шажок, другой и садилась – ноги не держали. Слабые ножки, маленькие, тоненькие, словно детские, такие же ручки и уже ничего не видящие, всегда закрытые глаза. Зато когда молилась – словно расцветала, преображалась, становилась как будто больше – все вокруг накрывала идущая из самого ее сердца молитва. Великая сила жила в этом плохоньком недоразвитом теле.
Отец Василий смотрел на Марфу и не понимал: как женщина-инвалид может так усердно молиться? Глядя на нее, и он, священник со стажем, начал молиться прилежней. Теперь Василий не скороговоркой выплескивал перед прихожанами проповеди, а каждое слово произносил отчетливо, емко, точно переживая его, и говорить он стал тише, как Марфа, но слова сделались доходчивыми, осмысленными, нужными людям, – а все ведь, глядя на нее, несчастную!
Не уставала Марфа беспрестанно осенять себя крестным знамением, отбивать Господу земные поклоны и просить, не переставая просить помощи для всех, кто нуждался, для хороших людей и для плохих, ведь плохим жить куда тягостнее.
Вчера зашла в ее каморку женщина тридцати пяти лет, ревет навзрыд: «Нет детишек, не дает Господь!» Два мужика по этой причине хлопнули дверью: «Бездетная ты, чего с тобой жить!» А она на ткацкой фабрике с пятнадцати лет, вроде и видная, чернобровая, а не нужна никому. Рыдает, жалуется подруге: «Вчера Боречка