Вечером новобранцев, уже с трудом вязавших лыко, отнесли в умывальник и уложили лицами в раковины. С шумом пошла вода. Посвящение состоялось.
Комната быстро заполнялась жильцами. Ребята перезнакомились с историками, математиками, биологами. Соседом Исая по койке оказался Арнольд Стуканов. Насмешливый Арнольд был из «историков», и их последующая дружба и шутливое противостояние «филологов» и «историков» взяли начало из соседства-противостояния этих коек.
Друзья быстро освоили бытовые условия нового жилья, которые, помимо длинного коридора и безразмерной, всегда шумной комнаты, включали еще новую четырехэтажную баню напротив общежития. Ходили туда по субботам, веселились, пели песни.
Утро проводили на лекциях и занятиях. Шейнис стал душой компании, и его предложение расположиться «на галерке» было с радостью подхвачено друзьями. На задних рядах можно было заниматься чем угодно. Оставалось только удивляться, как эти «занятия» не мешали Исаю записывать лекции и блестяще сдавать экзамены.
После первой пары, в любую погоду, будь то ветер, дождь или снег, нараспашку выбегали из подворотни и мчались через дорогу в институтскую столовую. Завтракали в буфете с витринами. Из закусок филологи довольствовались постоянным набором: винегрет, студень или треска в томате.
После трех пар спешили на обед. Радовали два обстоятельства: во-первых, обслуживали официантки и, во-вторых, на столах стоял бесплатный хлеб. Всегда розовощекий, пышущий здоровьем белорус Леха Шиманский обходился хлебом с горчицей, запивал «обед» водой из-под крана и со смаком закуривал папиросу «Памир». Леха ночевал уже не только у земляков-сябров, у которых остановился в ожидании места в общежитии, но и у доверчивых девушек.
– Шиманский, – глубокомысленно резонировал Юра Колесов, – тебе место не на галерке, а на галере.
Отобедав, шли в читальный зал и старательно вчитывались в заданную литературу, делая выписки. Шейнис же частенько, не листая книг, записывал что-то свое. Подняв голову, он направлял взгляд далеко, сквозь стены читального зала, и наблюдал игру звезд в небе. К нему обращались, он долго не понимал, чего от него хотят сидевшие рядом Резников или Малиенко. Они же намекали, что пора закругляться.
– Сейчас, сейчас, – поднимал указательный палец Исай, – слушайте, что сказал Берковский: «Никто не может претендовать на окончательное толкование великих произведений». Ну, как вам?
– Слушай, давай обдумаем это чуть позже. А то скоро гастроном закроют, и тогда придется твоими конспектами закусывать.
Ребята шагали по Малой Посадской в сторону киностудии «Ленфильм», напротив которой находился гастроном имени Братьев Васильевых. Обычно брали по пятьдесят граммов сливочного масла, сто пятьдесят ветчинно-рубленной колбасы, кефир и нарезной батон.
Вечером за длинным столом под электрической лампочкой собирались все обитатели девятнадцатой комнаты. Ужинали не спеша, торжественно, все съеденное запивали