Классная сбагрила на неё практически всю внеклассную работу, впрочем, Рита и сама не возражала. Пусть. Ей нравится быть на виду, быть лучшей, необыкновенной, исключительной. Чтобы все смотрели и восторгались. Или завидовали.
Помимо возможности лишний раз потешить самолюбие её старания приносили и вполне ощутимую пользу. Взять хотя бы ту историю, когда она в девятом классе чуть было не схлопотала тройку по технологии. Прежняя учительница ушла в декрет. Приняли новую, о Ритиных заслугах не осведомлённую. И та сразу насела: «Не стараешься! Всё у тебя тяп-ляп».
Рита на её уроки ходила, как на голгофу. Ни шить, ни кроить она не умела и не любила. Но старалась как могла. Её и саму положение «отстающей» удручало донельзя.
Тогда шили халат. У всех девчонок получилось то, что надо. Кроме Риты, которая сварганила кособокое нечто. Учительница взъелась. Нет чтобы закрыть глаза – как-никак круглая отличница, из года в год ни единой четвёрочки – упрямая технологичка встала в позу, как Ольга Ивановна, классная, её ни упрашивала. И наверняка испортила бы Ритин аттестат своей принципиальной тройкой, но вмешался Пётр Алексеевич, директор. Надавил: «Если у девочки по химии, физике, русскому, алгебре, иностранным языкам, да что там – по всем предметам сплошные пятёрки, то выставить тройку по технологии – несерьёзно. И претенциозно. И нам срежете отличницу, а отличников в старших классах и так почти нет, и ей подпортите будущее. Тогда это уже не обучение, а охота за черепами получается. Да-да. А можно и по-другому понять. Девочка она умная, добросовестная. Все её сумели научить, а вы – нет…»
От Петра Алексеевича технологичка вышла сама не своя, но тройку исправила на «отлично». А в начале следующей четверти с обидой заявила:
– Ты, Загорецкая, хоть вообще на мои уроки не ходи, всё равно свою пятёрку получишь.
Оскорбить хотела. Хорошо хоть наедине, а не при всём классе.
Рита слышала, как в глубине квартиры позвякивает посуда и вещают чьи-то голоса – это работал телевизор. Отец без него никак. Может и не смотреть вовсе, но непременно надо, чтобы фоном что-то шумело и мелькало.
Вставать не хотелось: тело ломило, голова раскалывалась. А хуже всего было на душе. Спросонья пока ещё неясная, безотчётная, но тяжёлая и глухая тоска царапала изнутри, сжимая сердце.
– Да что же так муторно-то? – пробормотала Рита. И тотчас нахлынули воспоминания, пронзили словно молнией. Она сморщилась и глухо застонала в подушку от нестерпимого, обжигающего стыда. Хотелось исчезнуть, раствориться, стать микроскопической, чтобы никто и никогда её больше не увидел. Стыдно было перед родителями, Игорьком, друзьями, знакомыми, даже перед соседями, будто все они являлись свидетелями её вчерашнего позора. Даже перед Викой и Дашкой, хоть те и сами отличились. Но острее всего терзал стыд, когда вспоминался Явлегин. «Вот его точно не хочу больше видеть. Никогда!» И вопреки