Поскольку стон любви и страсти жгучий бред
Ваш дух возвышенный всегда живей питали.
Не речь, а западня! Она меня манит
Искать сочувствия, забвения обид,
Надежду оплатив ценою непомерной, –
Чтоб над моей строкой лукавый глаз пустил
Фальшивую слезу. Так плачет крокодил
Пред тем, как жизнь отнять у жертвы легковерной.
«Быть может, что иной читатель удивится…»
Быть может, что иной читатель удивится
Предмету этих строк, подумав свысока,
Что воспевать любовь – не дело старика.
Увы, и под золой живет огня крупица.
Зеленый сук в печи не сразу разгорится,
Зато надежен жар сухого чурбака.
Луне всегда к лицу седые облака,
И юная заря Тифона не стыдится.
Пусть к добродетели склоняет нас Платон –
Фальшивой мудростью меня не проведете.
О нет, я – не Икар, не дерзкий Фаэтон,
Я не стремлюсь в зенит, забыв о смертной плоти;
Но и снегами лет ничуть не охлажден,
Пылаю и тону по собственной охоте.
«Комар, свирепый гном, крылатый кровосос…»
Комар, свирепый гном, крылатый кровосос
С писклявым голоском и с мордою слоновьей,
Прошу, не уязвляй ту, что язвит любовью, –
Пусть дремлет Госпожа во власти сладких грез.
Но если алчешь ты добычи, словно пес,
Стремясь насытиться ее бесценной кровью,
Вот кровь моя взамен, кусайся на здоровье,
Я эту боль снесу – я горше муки снес.
А впрочем, нет, Комар, лети к моей тиранке
И каплю мне достань из незаметной ранки –
Попробовать на вкус, что у нее в крови.
Ах, если бы я мог сам под покровом ночи
Влететь к ней комаром и впиться прямо в очи,
Чтобы не смела впредь не замечать любви!
«Оставь меня, Амур, дай малость передышки…»
Оставь меня, Амур, дай малость передышки;
Поверь, желанья нет опять идти в твой класс,
Где разум я сгубил и силы порастряс,
Где муки адовы узнал не понаслышке
Напрасно доверял я лживому мальчишке,
Который жизни цвет тайком крадет у нас,
То ласкою маня, то нежным блеском глаз,
С истерзанной душой играя в кошки-мышки.
Его питает кровь горячих юных жил,
Безделье пестует и сумасшедший пыл
Нескромных снов любви. Все это мне знакомо;
Я пленником бывал Кассандры и Мари,
Теперь другая страсть мне говорит: «Гори!»
И вспыхиваю я, как старая солома.
«Ступай, мое письмо, послушливый ходатай…»
Ступай, мое письмо, послушливый ходатай,
Толмач моих страстей, гонец моих невзгод;
Вложи в слова тоску, что душу мне гнетет,
И сургучом