– В общежитии на полчаса раньше, и вернуться нужно заранее, иначе… А ну убирайся вон, грязная тварь! – Джулия вдруг перегнулась через край кровати, схватила ботинок и по-мальчишески ловко швырнула в угол, прямо как словник в Гольдштейна на Двухминутке ненависти.
– Что там? – удивленно спросил Уинстон.
– Крыса. Я видела, как она высунула свой мерзкий нос. За панелью нора. В любом случае, я ее хорошенько напугала.
– Крысы! – ужаснулся Уинстон. – В этой комнате!
– Они повсюду, – равнодушно проговорила Джулия, ложась обратно. – У нас в общежитии даже по кухне разгуливают. Некоторые районы Лондона просто кишат ими. Ты знал, что они нападают на детей? Да еще как! Женщины не рискуют оставлять младенцев даже на пару минут. В кварталах пролов водятся огромные серые крысы. Самое противное, что эти твари всегда…
– Перестань! – вскрикнул Уинстон, плотно зажмурив глаза.
– Миленький, так ты побледнел! Что с тобой? Тебя тошнит от них?
– Из всех ужасов мира ужаснее… крыса!
Джулия прижалась к нему и обвила руками и ногами, словно пытаясь успокоить теплом своего тела. Уинстон не сразу рискнул открыть глаза. Несколько мгновений ему казалось, будто вернулся кошмар, всю жизнь преследовавший его. Этот сон повторялся, мало меняясь. Уинстон стоит перед стеной мрака, а по ту сторону… нечто невыносимо страшное. Он всегда знал, что там, хотя ни за что бы себе не признался. С неимоверными усилиями он, может, даже вытянул это на свет… Сделать этого никогда не успевал – просыпался. Слова Джулии вернули его в тот кошмар, потому он ее и оборвал.
– Прости, – сказал Уинстон, – пустое. Просто не люблю крыс.
– Не волнуйся, милый, скоро мы от этих тварей избавимся. Перед уходом я заткну дыру мешковиной, а в следующий раз принесу немного алебастра и заделаю ее как следует.
Панический ужас отступил и вскоре забылся. Стыдясь своей слабости, Уинстон прислонился к спинке кровати. Джулия выбралась из постели, надела комбинезон и сварила кофе. Исходящий от кастрюльки аромат был таким насыщенным и дразнящим, что они поскорее закрыли окно, чтобы никто не пришел на запах. Сахар придал напитку шелковистую мягкость, о какой Уинстон почти забыл после многих лет употребления сахарина. Сунув одну руку в карман и держа хлеб с джемом в другой, Джулия прохаживалась по комнате и походя разглядывала книжный шкаф, соображала, как лучше починить раздвижной столик, садилась в потертое кресло, пробуя, насколько оно удобное, и со снисходительным изумлением рассматривала нелепые часы с двенадцатью цифрами. Она принесла на кровать стеклянное пресс-папье, чтобы разглядеть при свете. Уинстон забрал у нее вещицу, завороженный гладким, прозрачным, словно дождевая вода, стеклом.
– Как думаешь, для чего она? – спросила Джулия.
– Вряд ли эта штука вообще использовалась по назначению. Чем она мне и нравится. Просто фрагмент истории, которую забыли перекромсать. Послание из прошлого