– Пока не признались, – огорчил ее Николай. – Валят всё на своего работодателя. Будто бы он на кладбище копает.
– Кто?
– Да ерунда это, – Понизов завел Гусеву в кабинет, помог раздеться, усадил. – Они его посадить пытаются. Вот и наговаривают.
Из коридора донесся приветливый баритон Бороды.
– Говорят, просили заглянуть, Николай Константинович? – он поздоровался с хозяином кабинета.
– Господи! Князюшка, – прошелестел потрясенный старушечий голос. Гусева неловкими движениями принялась выкарабкиваться из глубокого кресла.
Щербатов всмотрелся.
– Ксения Сергеевна! – бросился навстречу. Обхватил. Склонившись, поцеловал в печеную щечку.
– Князюшка! – она уткнулась головой ему в шею.
Отстранилась:
– Ой, как постарел! Пооплешивел. А худющий-то, хлеще прежнего… Надо же, – живой!
Ее усадили на место. Но она так и не выпустила узкую руку Щербатова, будто боялась, что он исчезнет, как видение. И всё поглаживала, поглаживала.
– Тоже мой пациент! – сообщила она остальным. – Уж как мы его баловали. И было за что. Семь лет без суда и следствия в психушке. Иные и впрямь ума лишались. А этот молодец, – еще и других поддерживал. Вечно щебечет что-то, по хозяйству приспособился помогать – и за плотника, и за завхоза. И помню, всё рисовал. Уж такие пейзажи были! А портреты! Меня рисовал. Жаль, затерялось при переездах. Я всё гадала, где он. Может, в Академии художеств выставляется. Фамилию на выставках искала… Не забросил ли?
– Не забросил, – глухим голосом подтвердил Борода. – Я теперь на плитах портреты выбиваю. Всё больше на граните. Иногда на мраморе.
Простодушная Гусева закивала:
– Я всегда знала! Дар-то божий пробьется!.. Покажешь ли?
– Покажу, – пообещал помрачневший Борода. – Сейчас с председателем поговорим. И – прошу ко мне в гости. Всё покажу. Всё расскажу.
Вопросительно поглядел на Понизова.
– Знаете, что ваши, со сто первого, копают на кладбище? – спросил тот.
– Конечно, – подтвердил Щербатов. – На фашистском захоронении. Слышал не раз. И копают-то, будто свиньи на огороде. Пройдитесь, – кости с тряпьем вперемешку. Пытался вразумить, достучаться, – какое там! Гогочут себе. Давно пора бы этот вандализм пресечь.
– Пресечем, – пообещал Понизов. – Вчера у них изъяли кой-какую мелочевку. Часть, похоже, ворованная. Утверждают, что кое-что ваше.
Он протянул руку к красной коробочке на столе. Извлек крестик.
– Поглядите, может, доводилось видеть?
– Слава богу! Нашелся, – прошептал Князь. – Так и подозревал, что их работа. Разгоню я эту банду. И пусть хоть в ООН пишут!
– Значит, и впрямь у вас украли? – Понизов с Алексом переглянулись, озадаченные. – Но тогда как этот крест к вам попал?
– Крест этот – память. Подарил мне его товарищ по психбольнице, что умер у меня на руках в пятьдесят шестом. Звали его… – Щербатов намекающе глянул на Гусеву.
– Константин