А пока я в девятом классе. Тогда впервые при заполнении анкет возник вопрос выбора стези. Я нисколько не сомневался – в лётное. Пошёл с отцом, консультативно, на врачебную комиссию и был расстроен, если не удручён. Лор-врач нашёл что-то в моём ухе. Рекомендовал, чтобы я отказался от своей идеи и выбрал что-нибудь земное. И в этот же день, по дороге домой, я выбрал: буду врачом.
С преподавателями русского и литературы мне везло больше. Это одни из немногих людей в школе, о которых я говорю и вспоминаю с теплотой.
Я вспоминаю с теплотой,
Лишь только двух учителей:
Лит-ру Шишковой с Куринной,
А остальных бы на Бродвей.
Бродвей, да принял бы он их,
С их неподдельным слабоумьем,
Он сразу стал бы нем и тих
Перед их искренним безумьем.
И хоть они не заставили меня прочитать «Мать», «Войну и мир» и многое другое, но любовь к Пушкину, Лермонтову и Есенину привить сумели. А это уже немало, а быть может, и самое главное. Конечно, с ними тоже возникали какие-то разногласия, особенно по вопросам поведения на уроке. Но на их требование дневника, я отвечал лаконично «Не дам!». И на этом инцидент, как правило, был исчерпан. Урок продолжался, как ни в чём не бывало. Я чувствовал, что это происходило из-за взаимной симпатии и незлобности, спорящих сторон.
В это время я и начал сочинять свои первые стишки. Не могу к ним применить глагол «писать» и существительное «стихи», потому что они были безграмотными, высоко-пошлыми и содержали в себе бессчётное количество нецензурной брани. Почему-то неприличные слова рифмовались значительно легче и доносили мысли и чувства, на мой взгляд, наиболее полно и точно. Мои рукописи во время уроков ходили из рук в руки и пользовались огромной популярностью. Но однажды случилось непредвиденное, когда в очередной раз мой друг Витька (прошу отличать от брата Митьки) передавал мной написанную записку, её выхватила одноклассница. Умолчу её имя, уже по этическим соображениям, во избежание мести моих будущих поклонников. Я и мои друзья попытались отнять записку «взад», но наши попытки оказались тщетны. Не бить же девушку. Не видя в тексте, какой-нибудь художественной ценности, не имея претензий на авторские права и не боясь плагиата, я махнул рукой, не опасаясь за какие-то последствия. Как оказалось, напрасно!
Эта звезда, что характерно, не обременённая интеллектом и послушанием, оскорблённая присутствием своей персоны в повествовании, не придумала ничего более оригинального, как отнести мои вирши директору.
Директор – властная дама, уже даже не бальзаковского возраста, отнеслась к ним с неподдельным интересом и вниманием, что даёт мне право считать её моим первым