Особенно – к себе, а не к другим.
Тебе готова сочинить я гимн.
Я воспеваю ныне матерей,
Кто не предаст родных своих детей,
Любимых от беды убережёт —
Заставит жить, укроет и спасёт.
Пусть благодарность женщине звучит,
Молитвой, и пусть каждую хранит.
Живите долго, матери Земли!
Пусть всем хватает счастья и любви.
Маленькие искорки
Маленькие искорки, простой надежды.
То поднимут в облако, то опустят в бездны.
Заиграют радостно в сердце одиноком.
И польются сладостно из родимых окон.
Маленькие искорки, сердце согревают.
И они, родимые, от бед всех нас спасают.
Маленькие искорки простой надежды.
В душах наших греются, и живут как прежде…
С неба строчки я беру
С неба строчки я беру,
С воздуха и ветра,
Из лесного ручейка,
Из дождинок с неба.
Небо – яркое пятно
С чувством вдохновенья,
Лебединое перо,
Собирает пенье.
Станет белый, чистый лист,
Стихотворным слогом.
Ты, родной мой, улыбнись:
Муза за порогом!
Но она придёт опять,
Сядет у окошка,
И тогда нас не унять —
Потерпи немножко…
Полоска дороги, вечернее небо…
Полоска дороги, вечернее небо,
Зашедшее солнце, оставив круги,
Чуть розовевшего, тёмного неба,
Скрылось… туман вдоль дороги, реки…
Сумрачно стало, уже вечереет,
Едем с работы усталой гурьбой.
Нет, ни о чём я уже не жалею.
Легкий туман… а я еду домой.
На бумаге сам собой, возникает стих большой…
Вижу облако – клубок,
Хвать его за узелок!
Потянула нежно нитку,
Как простую паутинку.
Тянет нить с собой слова,
Сразу кругом голова.
Вниз идёт в ладони нить,
Её просто мне не смыть.
На листе слагает стих,
И мелькает между них.
Всё законным чередом,
Словно строится тут дом.
Всё живёт своей строкой,
Только вмиг веди рукой,
Только сразу успевай,
Ничего не забывай.
Вьётся нитка из клубка,
Так тонка она, длинна!
Вьёт рассказ сама собой,
Водит мнимою рукой.
Ловко ускользает нить,
Мне её не отрубить.
Вот крючок, и вот – слова,
Снова кругом голова.
На бумаге сам собой
Возникает стих большой.
Пляшет он и он смеётся.
Словно в небе чистом солнце.
Нитка вся пришла к концу,
Встала в точку, как к венцу.
Посмотрела я на стих,
А он лёг и вдруг притих.
Где же